Все приключения мушкетеров - Страница 109

109

Арамис вскрикнул от радости, увидев печать, поцеловал надпись и с величайшим почтением распечатал письмо, в котором прочел следующее:

...

«Друг мой, судьба хочет, чтобы мы пробыли еще несколько времени в разлуке; но прекрасные дни молодости еще возвратятся к нам. Исполняйте ваши обязанности на войне, а я буду исполнять свои здесь. Примите от подателя этого письма то, что он вручит вам; ведите себя во время похода, как добрый и прекрасный дворянин, и думайте обо мне. Нежно целую ваши черные глаза. Прощайте, или, лучше сказать, до свидания».

Между тем нищий продолжал распарывать свои лохмотья и, вытащив из грязного платья своего один за другим пятьдесят двойных испанских пистолей, положил их на стол.

Потом он поклонился, отворил дверь и вышел, прежде чем озадаченный Арамис успел сказать ему что-нибудь.

Тогда Арамис прочел еще раз письмо и заметил, что в нем была приписка.

...

«Р. S. Вы можете принять подателя письма: это граф и испанский вельможа».

– Золотые мечты! – вскричал Арамис. – О, счастливая жизнь! Да, мы еще молоды! Мы еще дождемся счастливых дней! Тебе принадлежит моя любовь, моя кровь, моя жизнь, – все твое, неоцененная и прекрасная!

Он страстно целовал письмо, не обращая внимания на золото, лежавшее на столе.

Базен постучался слегка в дверь. Арамис не имел больше причины скрываться от него, и потому позволил войти.

Базен остолбенел при виде золота и забыл, что пришел доложить о приходе д’Артаньяна, которого привлекло к Арамису любопытство узнать, что это за нищий.

Д’Артаньян не очень церемонился с Арамисом и потому, видя, что Базен забыл доложить о нем, сам доложил о себе.

– Ах, черт возьми, – сказал он. – Если это груши, присланные тебе из Тура, любезный Арамис, то поклонись от меня садовнику, который разводит их.

– Ты ошибаешься, любезный, – сказал Арамис недоверчиво. – Это мой книгопродавец прислал мне за поэму в одностопных стихах, которую я начал тогда.

– Ах, да, правда; ну, твой книгопродавец щедр, вот все, что я могу сказать.

– Как, барин, за поэму платят так дорого! Это невероятно! – сказал Базен. – Вы можете сделать все что хотите, вы можете сделаться великим поэтом – мне это нравится: поэт почти то же что аббат. Ах, господин Арамис! сделайтесь, пожалуйста, поэтом.

– Друг мой, Базен, – сказал Арамис, – вы, кажется, вмешиваетесь в разговор.

Базен понял, что сделал дурно, опустил голову и вышел.

– А, – сказал д’Артаньян с улыбкой, – ты продаешь свои произведения на вес золота: ты очень счастлив, друг мой; но смотри не потеряй письмо, которое выставилось из-под камзола: оно, верно, тоже от книгопродавца.

Арамис покраснел до ушей, спрятал письмо и застегнул камзол.

– Любезный д’Артаньян, – сказал он, – пойдем, если хочешь, к нашим друзьям, и так как я теперь богат, то начнем опять обедать вместе, в ожидании, пока и вы в свою очередь разбогатеете.

– С большим удовольствием, – сказал д’Артаньян. – Мы уже давно не имели приличного обеда, а так как мне предстоит сегодня вечером подвиг немножко опасный, то, признаюсь, я не отказался бы разгорячить голову несколькими бутылками старого бургонского.

– Выпьем старого бургонского, я от него тоже не прочь, – сказал Арамис. Вид золота совершенно рассеял его мысли об отставке.

Взяв три или четыре двойных пистоля на предстоящие расходы, он запер остальные в шкатулку, в которой хранился вышитый платок, служивший ему талисманом.

Они отправились сперва к Атосу, который все еще хранил свою клятву не выходить из дому. Он взялся послать за обедом; так как он отлично понимал все гастрономические тонкости, то они не задумались предоставить ему эту важную заботу.

Они между тем пошли к Портосу и на углу одной улицы встретили Мускетона, который со смиренным видом гнал перед собой мула и лошадь.

Д’Артаньян вскричал от удивления и радости.

– А, моя буланая лошадка, – сказал он. – Арамис, посмотрите на эту лошадь!

– Фи, какая скверная, – сказал Арамис.

– Любезный друг, – сказал д’Артаньян, – это та лошадь, на которой я приехал в Париж.

– Как, вы знаете эту лошадь? – спросил Мускетон.

– Ее масть очень оригинальна; я во всю жизнь свою не видал такой, – сказал Арамис.

– Очень верю, – сказал д’Артаньян; – поэтому-то я и продал ее за три экю, и это верно дали за ее шерсть, потому что все остальное не стоит больше восемнадцати ливров. Но как эта лошадь попала в твои руки, Мускетон?

– Ах, не говорите, барин, – сказал слуга, – это глупая шутка мужа нашей герцогини.

– Как это, Мускетон?

– А вот видите ли, мой барин приглянулся одной знатной даме, герцогине – чуть не проговорился, а барин не велел никому об этом сказывать… Она заставила нас принять маленький подарочек, великолепную испанскую лошадку и андалузского мула, такого, что просто загляденье; муж узнал об этом, перехватил на дороге прекрасные подарки и заменил их этими гадкими животными.

– Ты ведешь их к нему обратно? – спросил д’Артаньян.

– Без сомнения, – отвечал Мускетон. – Очень ясно, что мы не можем принять этих гадин вместо обещанных нам в подарок.

– Ах, черт возьми, как бы мне хотелось видеть Портоса на моей буланой лошадке: это дало бы мне понятие о том, каков я был, когда приехал в Париж. Но мы не задерживаем тебя, Мускетон; ступай, исполняй поручение своего господина. А он дома?

– Да, но он в скверном расположении духа.

Мускетон продолжал свой путь, а два друга пришли к дому IIортоса и позвонили. Он видел, как они шли через двор, и не хотел отпереть, так что они звонили напрасно.

109