Все приключения мушкетеров - Страница 124

124

– Постараюсь, – отвечал гасконец с благородною уверенностью.

– Вспомните впоследствии, и особенно в ту минуту, когда с вами случится какое-нибудь несчастье, – сказал Ришелье, – что я приглашал вас к себе и сделал все что мог, чтобы с вами не случилось этого несчастья.

– Что бы ни случилось, – сказал д’Артаньян, положа руку на грудь и кланяясь, – я буду вечно признателен вам за то, что сделали для меня в эту минуту.

– Так вы говорите, господин д’Артаньян, что мы увидимся после похода. Я буду следить за вами, потому что буду там, – сказал кардинал, – указывая д’Артаньяну на свое великолепное вооружение, и по возвращении мы сочтемся?

– Ах! Не будьте ко мне немилостивы! – вскричал д’Артаньян. – Останьтесь нейтральным, если вы увидите, что я буду поступать как прилично честному человеку.

– Молодой человек, – сказал Ришелье, – если я найду возможным сказать вам еще когда-нибудь то, что сказал сегодня, то обещаю вам это.

Угрозы не смутили бы д’Артаньяна так, как эти последние слова Ришелье, потому что их следовало принять за предсказание опасности. Кардинал хотел ими предохранить его от какого-нибудь угрожавшего ему несчастья. Он хотел отвечать, но кардинал простился с ним повелительным жестом.

Д’Артаньян вышел; но за дверью он едва не передумал и хотел воротиться.

Но он вообразил себе строгое и важное лицо Атоса; если бы он согласился на предложение кардинала, Атос не подал бы ему руки, Атос отказался бы от него.

Только этот страх и удержал его: до такой степени сильно влияние великого характера на все окружающее его.

Д’Артаньян спустился с лестницы и встретил у ворот Атоса и четырех мушкетеров, ожидавших с беспокойством его возвращения. Д’Артаньян успокоил их одним словом, а Планше побежал предупредить другие посты, что уже не нужно было больше караулить, и что господин его вышел из дворца кардинала цел и невредим.

Придя к Атосу, Арамис и Портос спрашивали о причинах этого странного свидания; но д’Артаньян сказал им только, что Ришелье призывал его за тем, чтобы предложить ему поступить в его гвардию с чином прапорщика, и что он отказался.

– И хорошо сделали, – сказали в один голос Портос и Арамис.

Атос впал в глубокую задумчивость и не сказал ни слова. Но когда они остались вдвоем, он сказал:

– Вы поступили, так как следовало, д’Артаньян, но, может быть, вы и худо сделали.

Д’Артаньян вздохнул, потому что эти слова согласовались с тайным голосом сердца его, предсказывавшим ему, что его ожидают большие несчастья.

Следующий день прошел в приготовлениях к отъезду, д’Артаньян пошел проститься с де Тревилем.

Все думали, что гвардия расстанется с мушкетерами только на короткое время, потому что король в этот самый день присутствовал в парламенте, и предполагал по этому только случаю ехать на другой день, Де Тревиль спросил д’Артаньяна, не нужно ли ему чего, но д’Артаньян отвечал с гордостью, что у него есть все нужное.

Ночью собрались все товарищи из роты гвардейцев Дезессара и мушкетеры де Тревиля, которые были в дружбе. Они расставались в надежде увидеться тогда, когда будет угодно Богу. Ночь была самая шумная, как только можно себе представить, потому что в подобных случаях грустное настроение духа побеждается только крайнею веселостью.

На другой день, при первом звуке труб, друзья расстались; мушкетеры побежали в отель де Тревиля, гвардейцы к Дезессару. Каждый из капитанов повел свою роту в Лувр, где король делал смотр.

Король был печален и как будто болен, что немного смягчало его гордый вид. Действительно, накануне в парламенте сделалась с ним лихорадка. Но он все-таки решился выехать в тот же вечер, и, несмотря на предостережения врачей, хотел сделать осмотр, надеясь этим усилием победить начинавшую развиваться болезнь.

После смотра одни гвардейцы отправились в дорогу, мушкетеры же должны были сопровождать короля, почему Портос в великолепной обмундировке своей мог еще сходить на Медвежью улицу.

Прокурорша видела его в новом мундире, на прекрасной лошади. Она так любила Портоса, что не могла пропустить случая повидаться с ним; она сделала ему знак, чтобы он зашел к ней. Портос был великолепен; шпоры его гремели, латы блестели, шпага ударяла его по ногам. В этот раз писаря не расположены были смеяться: Портос казался им страшным.

Мушкетер зашел к господину Кокнару, которого маленькие серые глаза заблестели от досады при виде двоюродного брата в таком блестящем костюме. Только одно утешало его: все говорили, что поход будет трудный, и он надеялся, что Портос будет убит.

Портос простился с Кокнаром, который пожелал ему всякого благополучия; что же касается до мадам Кокнар, то она не могла удержаться от слез; но горесть ее не подала повода ни к каким дурным толкам, потому что все знали привязанность ее к родственникам, за которых она часто имела горячие споры с мужем.

Но настоящее прощанье происходило в комнате мадам Кокнар: оно было трогательно.

Пока прокурорша могла следить глазами за своим любовником, она махала ему платком, высунувшись из окна, как будто хотела броситься из него. Портос принимал все эти знаки расположения, как человек, привыкший к подобным изъявлениям нежности. Только при повороте на другую улицу он приподнял шляпу и махал ею в знак прощания.

Арамис написал длинное письмо.

К кому? Об этом никто не знал.

В соседней комнате ожидала его Кетти, которая должна была в тот же вечер ехать в Тур.

Атос допивал маленькими глотками последнюю бутылку испанского вина.

В это время д’Артаньян проезжал по улице со своею ротой. Подъезжая к предместью Св. Антония, он оглянулся и весело посмотрел на Бастилию; но так как он смотрел только на Бастилию, то не заметил миледи, ехавшую на лошади и указывавшую на него двум людям подозрительной наружности, которые тотчас же подошли к рядам, чтобы рассмотреть его. На вопросительный взгляд их миледи ответила знаком, что это он. Потом, уверенная, что они не могли ошибиться при исполнении ее приказаний, она ударила хлыстом лошадь и исчезла.

124