– Ах! вот кажется один из них!
В самом деле, на конце улицы Вожирар показался гигантский Портос.
– Как! сказал д’Артаньян, – ваш первый секундант г. Портос?
– Да, разве вам это не нравится?
– Нет, нисколько.
– А вот и другой.
Д’Артаньян посмотрел в ту сторону, куда указал Атос, и узнал Арамиса.
– Как, сказал он еще с большим удивлением чем в первый раз, – ваш второй секундант г. Арамис?
– Без сомнения: разве вы не знаете, что мы всегда вместе, и что нас называют между мушкетерами и гвардейцами, в городе и при дворе: Атос, Портос и Арамис, или трое неразлучных. Впрочем, так как вы приехали из Дакса или из По…
– Из Тарб, сказал д’Артаньян.
– Вам простительно не знать этих подробностей, сказал Атос.
– Вас справедливо так назвали, господа, сказал д’Артаньян, – и если узнают мое приключение, то оно послужит доказательством, что ваш союз основан не на контрастах.
В это время Портос, приблизившись, поздоровался с Атосом; потом обернулся к д’Артаньяну и остановился с удивлением.
Скажем, между прочим, что он переменил перевязь и снял плащ.
– А! сказал он, – что это значит?
– Я дерусь с этим господином, сказал Атос, показывая на д’Артаньяна, и сделал ему знак приветствия рукою.
– Я тоже с ним дерусь, сказал Портос.
– Но не ранее часа, отвечал д’Артаньян.
– И я тоже дерусь с этим господином, сказал Арамис, приближаясь в свою очередь.
– Но не ранее двух часов, также спокойно сказал д’Артаньян.
– Ты за что дерешься, Атос? спросил Арамис.
– Право не знаю, он задел за мое больное плечо; а ты за что, Портос?
Атос заметил, как промелькнула легкая улыбка на губах Гасконца.
– Мы поспорили о туалете, сказал молодой человек.
– А ты, Арамис? спросил Атос.
– Я дерусь за богословие, отвечал Арамис, делая знак д’Артаньяну, чтоб он не говорил о причине дуэли.
Атос вторично заметил улыбку на губах Д’Артаньяна.
– В самом деле? сказал Атос.
– Да, мы не согласны в смысле одной Фразы из св. Августина, сказал Гасконец.
– Это решительно умный человек, прошептал Атос.
– Теперь, когда вы собрались, господа, сказал д’Артаньян, – позвольте мне извиниться перед вами.
При слове «извиниться» Атос нахмурился, презрительная улыбка мелькнула на губах Портоса, и отрицательный знак головою был ответом Арамиса.
– Вы меня не понимаете, господа, сказал подняв голову д’Артаньян… В это время лучи солнца, падая на его голову, освещали тонкие и смелые черты его лица: – я прошу вашего извинения в таком случае, если не успею расквитаться со всеми вами, потому что г. Атос имеет право убить меня первый, что значительно уменьшает цену моего долга вам, г. Портос, а вам, г. Арамис, почти уничтожается. Теперь повторяю мое извинение, но только в этом – и к делу.
При этих словах, с величайшею ловкостью, д’Артаньян вынул шпагу. Кровь прилила к голове д’Артаньяна, и в эту минуту он готов был обнажить шпагу против всех мушкетеров королевства, как обнажил ее теперь против Атоса, Портоса и Арамиса.
Было четверть первого. Солнце было в зените, и место, избранное для сцены дуэли, было вполне открыто для действия лучей его.
– Очень жарко, сказал Атос, вынимая в свою очередь шпагу; – а я все-таки не могу снять камзола, потому что сейчас чувствовал, что из раны моей лила кровь, и не желаю беспокоить господина д’Артаньяна видом крови, которую не он мне пустил.
– Это правда, сказал д’Артаньян: – кем бы ни была пущена ваша кровь, уверяю вас что я всегда с сожалением увидел бы кровь такого храброго дворянина; я буду также драться в камзоле как и вы.
– Довольно, сказал Портос, – довольно любезностей, подумайте, что мы ждем очереди.
– Говорите за себя одного, Портос, когда вам вздумается говорить подобные непристойности, сказал Арамис, – что касается до меня, я нахожу, что все, что говорят, эти господа очень хорошо и вполне достойно дворянина.
– Угодно вам начать? сказал Атос, становясь на место.
– Я ожидаю ваших приказаний, сказал д’Артаньян, скрещивая шпаги.
Но едва раздался звук рапир, как отряд гвардии кардинала под предводительством Жюссака показался на углу монастыря.
– Гвардейцы кардинала! закричали вдруг Портос и Арамис. – Шпаги в ножны, господа, шпаги в ножны!
Но было уже поздно. Сражавшихся видели в положении, не допускавшем сомнений в их намерениях.
– Ей! кричал Жюссак, приближаясь к ним и подзывая своих солдат, – мушкетеры, вы деретесь! А на что же указы!
– Вы очень великодушны, господа гвардейцы, сказал Атос с злобою, потому что Жюссак был одним из нападавших третьего дня. – Если бы мы видели, что вы деретесь, уверяю вас, что мы не стали бы мешать вам. Предоставьте же нам свободу, и вы будете иметь удовольствие без всякого труда.
– Господа, сказал Жюссак, – объявляю вам с большим сожалением, что это невозможно. Долг службы прежде всего. Вложите же шпаги и следуйте за нами.
– Милостивый государь, сказал Арамис, передразнивая Жюссака, – мы с величайшим удовольствием приняли бы ваше любезное приглашение, если б это зависело от нас; но, к несчастию, это невозможно; де-Тревиль запретил нам. Идите же своею дорогой, это будет всего лучше.
Эта насмешка раздражила до крайности Жюссака.
– Если вы не повинуетесь, сказал он, – то мы нападем на вас.
– Их пятеро, сказал Атос вполголоса, – а нас только трое; мы еще раз будем побеждены и должны будем умереть на месте, потому что я объявляю, что не явлюсь к капитану побежденным.
Атос, Портос и Арамис сблизились друг к другу пока Жюссак уставлял своих солдат.
Этой минуты было достаточно для д’Артаньяна, чтобы решиться: это было одно из тех событий, которые решают участь человека; ему предстояло сделать выбор между королем и кардиналом и, сделав выбор, следовало уже навсегда держаться его. Драться – значило ослушаться закона, рисковать своею головой, сделаться врагом министра, который был могущественнее самого короля; все это предвидел молодой человек, и, скажем в похвалу его, он не колебался ни минуты. Обращаясь к Атосу и друзьям его, он сказал: