Все приключения мушкетеров - Страница 161

161

– Замолчите, сударыня: ваша песня печальна как De profundis, и если кроме удовольствия служить в здешнем гарнизоне нужно еще выслушивать здесь подобные вещи, это будет невыносимо.

– Молчать! – сказал строго Фельтон, которого миледи узнала по голосу, – к чему ты мешаешься не в свое дело? Разве тебе приказано мешать петь этой женщине? Нет. Тебе приказано стеречь ее, стрелять в нее, если б она сделала попытку к побегу. Стереги ее, и если она вздумает бежать, убей ее, но не отступай от приказания.

Выражение неизъяснимой радости озарило лицо миледи; но выражение это было мгновенно, как блеск молнии, и как будто не слыхав разговора, из которого не проронила ни слова, она опять запела, придавая голосу все очарование, всю силу и обольстительность, вложенную в нее демоном.

Этот голос неслыханной силы, одушевленный возвышенною страстью, придавал словам ее такое выражение, какое самые восторженные пуритане редко находили в пении своих братьев.

Офицер, приведенный в смущение пением ее, вдруг отворил дверь, явился пред миледи бледный как всегда, но с блестящими и блуждающими глазами.

– Зачем вы так поете, – сказал он, – и таким голосом?

– Извините, – сказала миледи, – я забыла, что мое пение некстати в этом доме. Может быть, я оскорбляю вас в вашей вере; но, клянусь вам, это было без намерения; простите же мне ошибку, которая может быть немаловажна, но, наверное, неумышленна.

Миледи была прекрасна в эту минуту; религиозная восторженность, в которой она, казалось, находилась, придавала такое выражение лицу ее, что ослепленный Фельтон думал, что видит ангела, пение которого только что слышал.

– Да, да, – отвечал он, – вы беспокоите, вы приводите в волнение людей, живущих в замке.

И бедный безумец сам не замечал несвязности своей речи, между тем как миледи проницательным взглядом своим старалась проникнуть его тайны.

– Я перестану, – сказала миледи, опуская глаза со всей кротостью, какую могла придать своему голосу, со всею покорностью, какую могла выразить в своем взгляде.

– Нет, нет, – сказал Фельтон, – пойте, только не так громко, особенно ночью.

И с этими словами Фельтон бросился вон из комнаты, чувствуя, что не в силах долее выдержать строгости в отношении к пленнице.

– Вы хорошо сделали, поручик, – сказал солдат: – это пение потрясает душу впрочем, к нему можно привыкнуть, а голос у нее хорош!

VI. Третий день плена

Фельтон приходил к миледи, но нужно было сделать так, чтобы он оставался с нею подольше, или, еще лучше, чтобы он оставался с нею один; средство к достижению этой цели еще только смутно представлялось миледи.

Кроме того, нужно было заставить его разговаривать; миледи знала, что самое сильное обольщение было в ее голосе, так искусно принимавшем все оттенки от самого обыкновенного до восхитительного.

И, несмотря на это обольщение, миледи могла не успеть в своем намерении, потому что Фельтон был предупрежден относительно ее. С тех пор она стала следить за всеми его движениями, словами, даже за самыми незначительными взглядами, жестами и вздохами. Она изучала все как искусный актер, которому дали новую роль; к исполнению которой он не привык.

Не так трудно было миледи определить положение свое в отношении к лорду Винтеру; она еще накануне обдумала, как ей вести себя с ним. Быть молчаливой, сохраняя свое достоинство, в его присутствии; по временам раздражать его притворным отвращением, презрительным словом, вынуждать его к угрозам и жестокостям, которые составляли бы противоположность с ее покорностью, вот в чем состоял ее план. Фельтон заметит это; может быть, он ничего не скажет, но заметит.

Утром Фельтон пришел, по обыкновению, но миледи не сказала ему ни слова во все время, пока накрывали завтрак. В ту минуту, когда он хотел уйти, у нее блеснул луч надежды, не заговорит ли он сам с нею, действительно хотел что-то сказать, но удержался и он вышел.

Около двенадцати часов пришел лорд Винтер.

Был прекрасный зимний день и лучи бледного английского солнца, которое светит, но не греет, проникали сквозь оконные решетки.

Миледи смотрела в окно и притворилась, будто не слыхала, как он отворил дверь.

– А! – сказал лорд Винтер, – после комедии и трагедии мы принялись за меланхолию.

Пленница не отвечала.

– Да, – продолжал лорд Винтер, – я понимаю, вам очень хотелось бы быть на свободе, прогуляться по берегу моря: вам хотелось бы на хорошем корабле рассекать волны этого зеленого как изумруд моря; вам очень хотелось бы на суше или на море устроить мне засаду, которые вы так мастерски устраиваете. Потерпите? Через четыре дня вы будете на берегу моря, море будет для вас открыто даже больше, чем вы желаете, потому что через четыре дня Англия избавится от вас.

Миледи сложила руки и подняла прекрасные глаза свои к небу.

– Боже мой! – сказала она, – прости этому человеку, как я ему прощаю.

– Да, молись, проклятая, – сказал барон, – твоя молитва тем великодушнее, что ты в руках того человека, который никогда не простит тебя, клянусь тебе в этом.

И он вышел.

Когда он выходил, миледи быстро взглянула в полуотворенную дверь и заметила Фельтона, поспешно скрывшегося, чтобы она его не видала.

Она бросилась на колени и начала молиться.

– Боже мой, Боже мой! – сказала она, – ты знаешь, за какое святое дело я страдаю; пошли же мне силы страдать.

Дверь тихо отворилась; прекрасная молельщица притворилась, будто не слыхала этого, и продолжала жалобным голосом:

– Боже мститель! Боже милосердый! неужели ты допустишь исполниться замыслам этого человека!

161