Планше и Базен заключали шествие.
Слуги вели миледи к реке. Она молчала, но глаза ее говорили невыразимо красноречиво, умоляя поочередно всех, на кого она обращала их.
Так как она была на несколько шагов впереди, то сказала слугам:
– Я дам по тысяче пистолей каждому из вас, если вы поможете мне убежать; но если отдадите меня в руки своих господ, то у меня есть поблизости мстители, которые заставят вас дорого заплатить за мою смерть.
Гримо колебался. Мускетон дрожал всем телом.
Атос, услышав голос миледи, тотчас подошел к ней; лорд Винтер также.
– Смените этих слуг, – сказал он; – она говорила с ними и потому они уже ненадежны.
Позвали Планше и Базена, которые и заняли место Гримо и Мускетона.
Дойдя до берега реки, палач подошел к миледи и связал ей руки и ноги.
Тогда она закричала:
– Вы низкие, презренные убийцы; вас собралось десятеро, чтобы убить одну женщину, берегитесь. Если не придут мне на помощь, то отомстят за меня…
– Вы не женщина, – сказал хладнокровно Атос, – вы не принадлежите к человеческому роду; вы демон, убежавший из ада, и мы заставим вас возвратиться туда.
– Вы представляетесь добродетельными, – сказала миледи; – но не забудьте, кто тронет хоть один волос с моей головы, будет также убийца.
– Палач может убивать и не быть убийцей, сударыня, – сказал человек в красном плаще, ударяя по широкой шпаге своей; – это последний судья: Nachrichfer, как говорят наши соседи немцы.
А так как он связывал ее, говоря эти слова, то она два или три раза закричала диким голосом, который произвел мрачное и странное впечатление, нарушив тишину ночи и теряясь в глубине леса.
– Если я виновата, если я совершила преступления, в которых вы меня обвиняете, – Сказала с воем миледи, – то отведите меня в суд; вы не судьи, чтобы обвинять меня.
– Я предлагал вам Тибурн, сказал лорд Винтер, – отчего же вы не хотели?
– Потому что я не хочу умирать! – вскричала миледи, стараясь вырваться, – я слишком молода для того, чтобы умереть!
– Женщина, которую вы отравили в Бетюне, была еще моложе вас, сударыня, а между тем она умерла, – сказал д’Артаньян.
– Я пойду в монастырь, постригусь в монахини, – сказала миледи.
– Вы были в монастыре, – сказал палач; – но оставили его, чтобы погубить моего брата. Миледи с ужасом закричала и упала на колени.
Палач поднял ее за руки и хотел отнести к лодке.
– О, Боже мой! – вскричала она, – неужели вы хотите утопить меня?
В этих словах было так много раздирающего душу, что д’Артаньян, бывший до сих пор самым ожесточенным преследователем миледи, сел на пень, опустил голову и заткнул уши обеими руками, но, несмотря на то, он слышал, как она грозила им и кричала.
Д’Артаньян был всех моложе, и потому у него не достало твердости.
– О, я не могу видеть этого ужасного зрелища! – сказал он; – я не могу согласиться, чтобы эта женщина умерла такою ужасною смертью!
Миледи слышала эти слова, и для нее блекнул луч надежды.
– Д’Артаньян, д’Артаньян! – кричала она, – вспомни, что я любила тебя!
– Д’Артаньян встал и хотел подойти к ней. Атос обнажил шпагу и загородил ему дорогу.
– Если вы сделаете еще шаг, д’Артаньян, – сказал он, – то мы будем драться.
Д’Артаньян упал на колени и молился.
– Ну, палач, – сказал Атос, – делай свое дело.
– Очень охотно, милостивый государь, потому что исполняя мою обязанность над этой женщиной, я также твердо убежден, что поступаю справедливо, как в том, что я верный католик.
– Хорошо.
Атос подошел к миледи.
– Я прощаю вам все зло, которое вы мне сделали.
– Вас обвиняют в том, что вы имели переписку с врагами государства; что вы подслушали государственные тайны и старались расстроить планы вашего генерала.
– А кто обвиняет меня в этом? – сказал д’Артаньян, – не сомневавшийся, что это была миледи; – женщина, заклейменная правосудием; женщина, вышедшая замуж во Франции и потом – за другого в Англии; женщина, отравившая своего второго мужа и хотевшая отравить меня самого?
– Что вы говорите? – вскричал удивленный кардинал, – о какой женщине вы говорите?
– О миледи Винтер, – отвечал д’Артаньян; – да, о миледи Винтер, которой преступления, без сомнения, неизвестны были вашей эминенции, потому что вы удостаивали ее своею доверенностью.
– Если миледи Винтер виновата в тех преступлениях, о которых вы говорите, она будет наказана.
– Она уже наказана, ваша эминенция.
– Кто же наказал ее?
– Мы.
– Она в тюрьме.
– Она умерла.
– Умерла? – повторил кардинал, не веря ушам своим; – вы сказали, что она умерла?
– Три раза она пыталась убить меня, и я прощал ей; но она убила женщину, которую я любил. После этого мы с друзьями схватили ее, судили и приговорили к смерти.
Д’Артаньян рассказал об отравлении г-жи Бонасьё в монастыре Кармелиток, о суде в уединенном домике и о казни на берегу Ли.
Кардинал задрожал всем телом, несмотря на то, что он нелегко поддавался впечатлениям.
Но вдруг, как будто под влиянием внезапной мысли, лицо его прояснилось.
– Следовательно, – сказал он голосом, кротость которого противоречила суровости слов его, – вы сделались судьями, не подумав, что те, которые наказывают, не имея права наказывать, суть убийцы.
– Клянусь вам, что я вовсе защищать своей головы. Я готов перенести наказание, какое вашей эминенции угодно будет назначить. Я вовсе не так дорожу жизнью, чтобы бояться смерти.
– Да, я знаю, вы человек с душой, – сказал кардинал, почти ласково; – и потому могу сказать вам заранее, что вас будут судить и приговорят к смерти.