– Войдите, сударь, – сказал он, отворяя дверь.
Все эти хождения Бернуина взад и вперед были необходимы Мазарини, чтобы оправиться от волнения, вызванного в нем известием о письме Кромвеля. Но несмотря на всю проницательность, он все-таки не мог догадаться, что заставило Кромвеля вступить с ним в сношения.
Молодой человек показался на пороге его кабинета, держа шляпу в одной руке, а письмо в другой.
Мазарини встал.
– У вас, сударь, – сказал он, – есть верительное письмо ко мне?
– Да, вот оно, монсеньор, – отвечал молодой человек.
Мазарини взял письмо, распечатал его и прочел:
...«Господин Мордаунт, один из моих секретарей, вручит это верительное письмо его высокопреосвященству кардиналу Мазарини в Париже; кроме того, у него есть другое, конфиденциальное, письмо к его преосвященству.
– Отлично, господин Мордаунт, – сказал Мазарини, – давайте мне это другое письмо и садитесь.
Молодой человек вынул из кармана второе письмо, вручил его кардиналу и сел.
Кардинал, занятый своими мыслями, взял письмо и некоторое время держал его в руках, не распечатывая. Чтобы сбить посланца с толку, он начал, по своему обыкновению, его выспрашивать, вполне убежденный по опыту, что мало кому удается скрыть от него что-либо, когда он начинает расспрашивать, глядя в глаза собеседнику.
– Вы очень молоды, господин Мордаунт, – сказал он, – для трудной роли посла, которая не удается иногда и самым старым дипломатам.
– Монсеньор, мне двадцать три года, но ваше преосвященство ошибается, считая меня молодым. Я старше вас, хотя мне и недостает вашей мудрости.
– Что это значит, сударь? – спросил Мазарини. – Я вас не понимаю.
– Я говорю, монсеньор, что год страданий должен считаться за два, а я страдаю уже двадцать лет.
– Ах так, я понимаю, – сказал Мазарини, – у вас нет состояния, вы бедны, не правда ли?
И он подумал про себя: «Эти английские революционеры сплошь нищие и неотесанные мужланы».
– Монсеньор, мне предстояло получить состояние в шесть миллионов, но у меня его отняли.
– Значит, вы не простого звания? – спросил Мазарини с удивлением.
– Если бы я носил свой титул, я был бы лордом; если бы я носил свое имя, вы услышали бы одно из самых славных имен Англии.
– Как же вас зовут?
– Меня зовут Мордаунт, – отвечал молодой человек, кланяясь.
Мазарини понял, что посланец Кромвеля хочет сохранить инкогнито.
Он помолчал несколько секунд, глядя на посланца с еще большим вниманием, чем вначале.
Молодой человек казался совершенно бесстрастным. «Черт бы побрал этих пуритан, – подумал Мазарини, – все они точно каменные».
Затем он спросил:
– Но у вас есть родственники?
– Да, есть один, монсеньор.
– Он, конечно, помогает вам?
– Я три раза являлся к нему, умоляя о помощи, и три раза он приказывал лакеям прогнать меня.
– О боже мой, дорогой господин Мордаунт! – воскликнул Мазарини, надеясь своим притворным состраданием завлечь молодого человека в какую-нибудь ловушку. – Боже мой! Как трогателен ваш рассказ! Значит, вы ничего не знаете о своем рождении?
– Я узнал о нем очень недавно.
– А до тех пор?
– Я считал себя подкидышем.
– Значит, вы никогда не видали вашей матери?
– Нет, монсеньор, когда я был ребенком, она три раза заходила к моей кормилице. Последний ее приход я помню так же хорошо, как если бы это было вчера.
– У вас хорошая память, – произнес Мазарини.
– О да, монсеньор, – сказал молодой человек с таким выражением, что у кардинала пробежала дрожь по спине.
– Кто же вас воспитывал? – спросил Мазарини.
– Кормилица-француженка; когда мне исполнилось пять лет, она прогнала меня, так как ей перестали платить за меня. Она назвала мне имя моего родственника, о котором ей часто говорила моя мать.
– Что же было с вами потом?
– Я плакал и просил милостыню на улицах, и один протестантский пастор из Кингстона взял меня к себе, воспитал на протестантский лад, передал мне все свои знания и помог мне искать родных.
– И ваши поиски…
– Были тщетны. Все открылось благодаря случаю.
– Вы узнали, что сталось с вашей матерью?
– Я узнал, что она была умерщвлена этим самым родственником при содействии четырех его друзей. Несколько ранее выяснилось, что король Карл Первый отнял у меня дворянство и все мое имущество.
– А, теперь я понимаю, почему вы служите Кромвелю. Вы ненавидите короля?
– Да, монсеньор, я его ненавижу! – сказал молодой человек.
Мазарини был поражен тем, с каким дьявольским выражением произнес Мордаунт эти слова. Обычно от гнева лица краснеют из-за прилива крови, лицо же молодого человека окрасилось желчью и стало смертельно бледным.
– Ваша история ужасна, господин Мордаунт, – сказал Мазарини, – и очень меня тронула. К счастью для вас, вы служите очень могущественному человеку. Он должен помочь вам в ваших поисках. Ведь нам, власть имущим, нетрудно получить любые сведения.
– Монсеньор, хорошей ищейке достаточно показать малейший след, чтобы она распутала его до конца.
– А не хотите ли вы, чтобы я поговорил с этим вашим родственником? – спросил Мазарини, которому очень хотелось приобрести друга среди приближенных Кромвеля.
– Благодарю вас, монсеньор, я поговорю с ним лично.
– Но вы, кажется, говорили, что он обошелся с вами дурно?
– Он обойдется со мной лучше при следующей встрече.
– Значит, у вас есть средство смягчить его?
– У меня есть средство заставить себя бояться.
Мазарини посмотрел на молодого человека, но молния, сверкнувшая в его глазах, заставила кардинала потупиться; затрудняясь продолжать подобный разговор, он вскрыл письмо Кромвеля.