– Вы довольны собой, не так ли? – сказал он, с улыбкой глядя в глаза юноши.
– Конечно, – отвечал Рауль. – Мне кажется, я исполнил свой долг. Разве я не защищал короля?
– А кто вам сказал, что надо защищать короля?
– Это мне сказал граф де Ла Фер.
– Да, короля. Но сегодня вы защищали не короля, а Мазарини, что не одно и то же.
– Однако, сударь…
– Вы сделали ужасный промах, молодой человек. Вы вмешались не в свое дело.
– Но вы же сами…
– Я – это другое дело: я должен повиноваться своему капитану. А ваш начальник – это принц Конде. Запомните это: других начальников у вас нет. Хорош молодой безумец, готовый стать мазаринистом и помогающий арестовать Бруселя! Молчите об этом по крайней мере, а то граф де Ла Фер будет вне себя.
– Значит, вы думаете, что граф де Ла Фер рассердился бы на меня?
– Думаю ли я? Да я в этом уверен! Не будь этого, я бы только поблагодарил вас, потому что, в сущности, вы потрудились для нас. Сейчас не ему, а мне приходится бранить вас, и поверьте, это вам дешевле обойдется. Впрочем, – продолжал д’Артаньян, – я только пользуюсь правом, которое ваш опекун передал мне, дорогой мой мальчик.
– Я не понимаю вас, сударь.
Д’Артаньян встал, вынул из письменного стола письмо и подал его Раулю.
Рауль пробежал письмо, и взгляд его затуманился.
– О боже мой! – воскликнул он, поднимая свои красивые глаза, влажные от слез, на д’Артаньяна. – Граф уехал из Парижа, не повидавшись со мной!
– Он уехал четыре дня тому назад.
– Но судя по письму, он подвергается смертельной опасности?
– Вот еще выдумали! Он подвергается смертельной опасности! Будьте спокойны. Он уехал по делу и скоро вернется. Надеюсь, вы не имеете ничего против того, что я временно буду вашим опекуном?
– Конечно, нет, господин д’Артаньян! – воскликнул Рауль. – Вы такой благородный человек, и граф де Ла Фер так вас любит!
– Что же, любите и вы меня также; я не буду вам докучать, но при условии, что вы будете фрондером, мой юный друг, и ярым фрондером.
– А могу я по-прежнему видаться с госпожой де Шеврез?
– Конечно, черт возьми! И с коадъютором, и с госпожой де Лонгвиль. И если бы здесь был милейший Брусель, которого вы так опрометчиво помогли арестовать, то я сказал бы вам: извинитесь поскорей перед господином Бруселем и поцелуйте его в обе щеки.
– Хорошо, сударь, я буду вас слушаться, хотя и не понимаю вас.
– Нечего тут и понимать. А вот, – продолжал д’Артаньян, обернувшись к двери, – и господин дю Валлон, который является в порядком разодранной одежде.
– Да, но зато я ободрал немало шкур взамен, – возразил Портос, весь в поту и в пыли. – Эти бездельники хотели отнять у меня шпагу. Черт возьми! – продолжал гигант с обычным спокойствием. – Какое волнение в народе! Но я уложил на месте больше двадцати человек эфесом своей Бализарды. Глоток вина, д’Артаньян!
– Рассудите нас, – сказал гасконец, наливая Портосу стакан до краев. – Когда выпьете, вы скажете нам ваше мнение.
Портос осушил стакан одним глотком, поставил его на стол и вытер усы.
– О чем? – спросил он.
– Да вот господин Бражелон, – отвечал д’Артаньян, – во что бы то ни стало хотел помочь аресту Бруселя, и я с трудом удержал его от защиты Коменжа.
– Черт возьми! – произнес Портос. – Что сказал бы опекун, если бы узнал это?
– Вы видите! – воскликнул д’Артаньян. – Нет, фрондируйте, мой друг, фрондируйте и помните, что я заменяю графа во всем.
Он звякнул своим кошельком, затем, обратясь к Портосу, спросил:
– Вы поедете со мной?
– Куда? – отвечал Портос, наливая себе второй стакан вина.
– Засвидетельствовать наше почтение кардиналу.
Портос проглотил второй стакан с таким же спокойствием, как и первый, взял шляпу, оставленную им на стуле, и последовал за д’Артаньяном.
Рауль же, совершенно ошеломленный тем, что он слышал, остался дома, так как д’Артаньян запретил ему выходить из комнаты, пока волнение в народе не уляжется.
Д’Артаньян нарочно не отправился с Коменжем прямо в Пале-Рояль, чтобы дать ему время сообщить кардиналу о выдающихся услугах, которые он, д’Артаньян, вместе со своим другом, оказал в это утро партии королевы.
Поэтому оба они были великолепно приняты кардиналом, который наговорил им кучу любезностей и намекнул, между прочим, на то, что оба они находятся уже на полпути к тому, чего добиваются, то есть д’Артаньян – к чину капитана, а Портос – к титулу барона.
Д’Артаньян предпочел бы всему этому деньги, так как он знал, что Мазарини щедр на обещания, но туг на их исполнение, и потому считал, что посулами кардинала не прокормишься; однако, чтобы не разочаровать Портоса, он сделал вид, что очень доволен.
В то время как два друга были у кардинала, королева вызвала его к себе. Кардинал решил, что это отличный случай усилить рвение обоих своих защитников, доставив им возможность услышать изъявление благодарности от самой королевы. Он знаком предложил им последовать за собой. Д’Артаньян и Портос указали ему на свои запыленные и изодранные платья, но кардинал отрицательно покачал головой.
– Ваши платья, – сказал он, – стоят больше, чем платья большинства придворных, которых вы встретите у королевы, потому что это ваш боевой наряд.
Д’Артаньян и Портос повиновались.
В многочисленной толпе придворных, окружавших в этот день Анну Австрийскую, царило шумное оживление, ибо как-никак одержаны были две победы: одна над испанцами, другая над народом. Бруселя удалось спокойно вывезти из Парижа, и в эту минуту он находился, вероятно, уже в Сен-Жерменской тюрьме, а Бланмениль, которого арестовали одновременно с Бруселем, но без всякого шума и хлопот, был заключен в Венсенский замок.