Поспешно пройдя к себе в кабинет, он действительно застал там сына Бруселя, который после схватки с гренадерами был весь в крови и до сих пор не мог прийти в себя от ярости. Единственная мера предосторожности, которую он принял, идя в архиепископский дом, заключалась в том, что он оставил свое ружье у одного из друзей.
Коадъютор подошел к нему и протянул ему руку. Молодой человек взглянул на него так, словно хотел прочесть в его душе.
– Дорогой господин Лувьер, – сказал коадъютор, – поверьте, что я принимаю действительное участие в постигшей вас беде.
– Это правда? Вы говорите серьезно? – спросил Лувьер.
– От чистого сердца, – отвечал Гонди.
– В таком случае, монсеньор, пора перейти от слов к делу: монсеньор, если вы пожелаете, через три дня мой отец будет выпущен из тюрьмы, а через полгода вы будете кардиналом.
Коадъютор вздрогнул.
– Будем говорить прямо, – продолжал Лувьер, – и откроем наши карты. Из одного лишь христианского милосердия не раздают в течение полугода тридцать тысяч экю милостыни, как это сделали вы: это было бы уж чересчур бескорыстно. Вы честолюбивы, и это понятно: вы человек выдающийся и знаете себе цену. Что касается меня, то я ненавижу двор и в настоящую минуту желаю одного – отомстить. Поднимите духовенство и народ, которые в ваших руках, а я подниму парламент и буржуазию. С этими четырьмя стихиями мы в неделю овладеем Парижем, и тогда, поверьте мне, господин коадъютор, двор из страха сделает то, чего не хочет сделать теперь по доброй воле.
Коадъютор, в свою очередь, пристально посмотрел на Лувьера.
– Но, господин Лувьер, ведь это значит, что вы просто-напросто предлагаете мне затеять гражданскую войну?
– Вы сами подготовляете ее уже давно, монсеньор, и случай для вас только кстати.
– Хорошо, – сказал коадъютор, – но вы понимаете, что над этим еще надо хорошенько подумать?
– Сколько часов требуется вам для этого?
– Двенадцать часов, сударь. Это не слишком много.
– Сейчас полдень; в полночь я буду у вас.
– Если меня еще не будет дома, подождите.
– Отлично. До полуночи, монсеньор.
– До полуночи, дорогой господин Лувьер.
Оставшись один, Гонди вызвал к себе всех приходских священников, с которыми был знаком лично. Через два часа у него собралось тридцать священников из самых многолюдных, а следовательно, и самых беспокойных приходов Парижа. Гонди рассказал им о нанесенном ему в Пале-Рояле оскорблении и передал им все шутки, которые позволили себе Ботен, граф де Вильруа и маршал де Ла Мельере. Священники спросили его, что им надлежит делать.
– Это просто, – сказал коадъютор. – Вы, как духовный отец, имеете влияние на ваших прихожан. Искорените в них этот несчастный предрассудок – страх и почтение к королевской власти; доказывайте вашей пастве, что королева – тиран, и повторяйте это до тех пор, пока не убедите их, что все беды Франции происходят из-за Мазарини, ее соблазнителя и любовника. Принимайтесь за дело сегодня же, немедленно и через три дня сообщите мне результаты. Впрочем, если кто-нибудь из вас может дать мне хороший совет, то пусть останется, я с удовольствием послушаю.
Остались три священника: приходов Сен-Мерри, Святого Сульпиция и Святого Евстафия. Остальные удалились.
– Значит, вы думаете оказать мне более существенную помощь, чем ваши собратья? – спросил Гонди у оставшихся.
– Мы надеемся, – отвечали те.
– Хорошо, господин кюре Сен-Мерри, начинайте вы.
– Монсеньор, в моем квартале проживает один человек, который может быть вам весьма полезен.
– Кто такой?
– Торговец с улицы Менял, имеющий огромное влияние на мелких торговцев своего квартала.
– Как его зовут?
– Планше. Недель шесть тому назад он один устроил целый бунт, а затем исчез, так как его искали, чтобы повесить.
– И вы его отыщете?
– Надеюсь; я не думаю, чтобы его схватили. Я духовник его жены, и если она знает, где он, то и я узнаю.
– Хорошо, господин кюре, поищите этого человека, и если найдете, приведите ко мне.
– В котором часу, монсеньор?
– В шесть часов вам удобно?
– Мы будем у вас в шесть часов, монсеньор.
– Идите же, дорогой кюре, идите, и да поможет вам бог.
Кюре вышел.
– А вы что скажете? – обратился Гонди к кюре Святого Сульпиция.
– Я, монсеньор, – отвечал тот, – знаю человека, который оказал большие услуги одному очень популярному вельможе; из него выйдет отличный предводитель бунтовщиков, и я могу его вам представить.
– Как зовут этого человека?
– Граф Рошфор.
– Я тоже знаю его. К несчастью, его нет в Париже.
– Монсеньор, он живет в Париже, на улице Кассет.
– С каких пор?
– Уже три дня.
– Почему он не явился ко мне?
– Ему сказали… простите, монсеньор…
– Заранее прощаю, говорите.
– Ему сказали, что вы собираетесь принять сторону двора.
Гонди закусил губу.
– Его обманули, – сказал он. – Приведите его ко мне в восемь часов, господин кюре, и да благословит вас бог, как и я вас благословляю.
Второй кюре вышел.
– Теперь ваша очередь, – сказал коадъютор, обращаясь к последнему оставшемуся. – Вы также можете мне предложить что-нибудь вроде того, что предложили только что вышедшие?
– Нечто лучшее, монсеньор.
– Ого! Не слишком ли вы много на себя берете? Один предложил мне купца, другой графа; уж не предложите ли вы мне принца?
– Я вам предложу нищего, монсеньор.
– А, понимаю, – произнес Гонди, подумав. – Вы правы, господин кюре; нищего, который поднял бы весь легион бедняков со всех перекрестков Парижа и заставил бы их кричать на всю Францию, что это Мазарини довел их до сумы.