– Говорите, говорите.
– «Долой Мазарини!» Представьте себе, какая дерзость!
Мазарини улыбнулся, однако сильно побледнел.
– И вы закричали? – спросил он.
– О нет, – сказал д’Артаньян, – у меня совсем пропал голос, а у господина дю Валлона объявилась сильнейшая хрипота. Тогда, монсеньор…
– Что тогда? – спросил Мазарини.
– Взгляните только на мою шляпу и плащ.
Д’Артаньян указал на четыре дыры от пуль в плаще и две в шляпе. Что касается одежды Портоса, то у него весь бок был разорван ударом алебарды, а перо на шляпе было срезано пистолетной пулей.
– Diavolo! – воскликнул Мазарини, с наивным изумлением глядя на двух друзей. – Я бы закричал.
В эту минуту шум и гам послышались совсем близко.
Мазарини отер пот со лба и посмотрел вокруг. Ему очень хотелось подойти к окну, но он не решался.
– Посмотрите, д’Артаньян, что там происходит, – попросил он.
Д’Артаньян беспечно подошел к окну и взглянул наружу.
– Ого! – произнес он. – Что это значит? Маршал де Ла Мельере возвращается без шляпы. У Фонтраля рука на перевязи, несколько солдат ранено, лошади в крови. Однако… Что это делают караульные? Они прицеливаются и сейчас дадут залп!
– Им дан приказ стрелять в толпу, если она приблизится к Пале-Роялю.
– Если они выстрелят, все погибло! – воскликнул д’Артаньян.
– А решетки?
– Решетки! Они не продержатся и пяти минут. Их сорвут, изломают, исковеркают. Не стреляйте, черт возьми! – крикнул д’Артаньян, быстро распахивая окно.
Но было уже поздно: д’Артаньяна за шумом не услышали. Раздалось три-четыре мушкетных выстрела, и поднялась перестрелка. Слышно было, как пули щелкали о стены дворца. Одна просвистела мимо д’Артаньяна и разбила зеркало, у которого Портос в эту минуту любовался собой.
– О! О! – воскликнул кардинал. – Венецианское зеркало!
– Ах, монсеньор, – сказал на это д’Артаньян, спокойно закрывая окно, – не плачьте, пока еще не стоит, вот через час во всем дворце не останется, надо думать, ни одного зеркала, ни венецианского, ни парижского.
– Что же делать, как вы думаете?
– Да возвратить им Бруселя, раз они его требуют. На что он вам, в самом деле? Какой прок от парламентского советника?
– А вы как полагаете, господин дю Валлон? Что бы вы сделали?
– Я бы вернул Бруселя.
– Пойдемте, господа, я поговорю об этом с королевой.
В конце коридора он остановился.
– Я могу на вас рассчитывать, не правда ли, господа?
– Мы не меняем хозяев, – сказал д’Артаньян. – Мы у вас на службе: приказывайте, мы повинуемся.
– Подождите меня здесь, – сказал Мазарини и, обойдя кругом, вошел в гостиную через другую дверь.
Кабинет, куда вошли д’Артаньян и Портос, отделялся от гостиной королевы только портьерой, через которую можно было слышать то, что рядом говорилось, а щелка между двумя половинками портьеры, как ни была она узка, позволяла видеть все, что там происходило.
Королева стояла в гостиной, бледная от гнева; однако она так хорошо владела собой, что можно было подумать, будто она не испытывает никакого волнения. Позади нее стояли Коменж, Вилькье и Гито, а дальше – придворные, мужчины и дамы.
Королева слушала канцлера Сегье, того самого, который двадцать лет тому назад столь жестоко ее преследовал. Он рассказывал, как его карету разбили и как он сам, спасаясь от преследователей, бросился в дом господина О., в который тотчас же ворвались бунтовщики и принялись там все громить и грабить. К счастью, ему удалось пробраться в маленькую каморку, дверь которой была скрыта под обоями, и какая-то старая женщина заперла его там вместе с его братом, епископом Мо. Опасность была велика, из каморки он слышал угрозы приближающихся бунтовщиков, и, думая, что пробил его последний час, он стал исповедоваться перед братом, готовясь к смерти, на случай, если их убежище откроют. Но к счастью, этого не случилось: толпа, думая, что он выбежал через другую дверь на улицу, покинула дом, и ему удалось свободно выйти. Тогда он переоделся в платье маркиза О. и вышел из дома, перешагнув через трупы полицейского офицера и двух гвардейцев, защищавших входную дверь.
В середине рассказа вошел Мазарини и, неслышно подойдя к королеве, стал слушать вместе с другими.
– Ну, – сказала королева, когда канцлер кончил свой рассказ, – что вы думаете об этом?
– Я думаю, ваше величество, что дело очень серьезно.
– Какой вы мне дали бы совет?
– Я дал бы вам совет, ваше величество, только не осмеливаюсь.
– Осмельтесь, – возразила королева с горькой усмешкой. – Когда-то, при других обстоятельствах, вы были гораздо смелее.
Канцлер покраснел и пробормотал что-то.
– Оставим прошлое и вернемся к настоящему, – добавила королева. – Какой совет вы хотели мне дать?
– Мой совет, – отвечал канцлер нерешительно, – выпустить Бруселя.
Королева побледнела еще больше, и лицо ее исказилось.
– Выпустить Бруселя? – воскликнула она. – Никогда!
В эту минуту в соседней зале раздались шаги, и на пороге гостиной, без доклада, появился маршал де Ла Мельере.
– А, маршал! – радостно воскликнула Анна Австрийская. – Надеюсь, вы образумили этот сброд?
– Ваше величество, – отвечал маршал, – я потерял троих людей у Нового моста, четверых у Рынка, шестерых на углу улицы Сухого Дерева и двоих у дверей вашего дворца, итого пятнадцать. Кроме того, я привел с собой десять – двенадцать человек ранеными. Моя шляпа осталась бог весть где, сорванная пулей; по всей вероятности, я остался бы там же, где моя шляпа, если бы господин коадъютор не подоспел ко мне на выручку.