Все приключения мушкетеров - Страница 344

К оглавлению

344

– Идите и исполняйте, – сказала королева.

Коменж, привыкший, как солдат, повиноваться без рассуждений, вышел.

В это мгновение послышался сильный треск; одни ворота начали подаваться.

– Ваше величество, – снова воскликнул Мазарини, – вы губите короля, себя и меня!

Услышав этот крик, вырвавшийся из трусливой души кардинала, Анна Австрийская тоже испугалась. Она вернула Коменжа.

– Слишком поздно, – сказал Мазарини, хватаясь за голову, – слишком поздно.

В это мгновение ворота уступили натиску толпы, и во дворе послышались радостные крики. Д’Артаньян схватился за шпагу и знаком велел Портосу сделать то же самое.

– Спасайте королеву! – воскликнул кардинал, бросаясь к коадъютору.

Гонди подошел к окну и открыл его. На дворе была уже громадная толпа народа с Лувьером во главе.

– Ни шагу дальше, – крикнул коадъютор, – королева подписывает приказ!

– Что вы говорите? – воскликнула королева.

– Правду, – произнес кардинал, подавая королеве перо и бумагу. – Так надо. – Затем прибавил тихо: – Пишите, Анна, я вас прошу, я требую.

Королева упала в кресло и взяла перо…

Сдерживаемый Лувьером, народ не двигался с места, но продолжал гневно роптать.

Королева написала: «Начальнику Сен-Жерменской тюрьмы приказ выпустить на свободу советника Бруселя». Потом подписала.

Коадъютор, следивший за каждым движением королевы, схватил бумагу и, потрясая ею в воздухе, подошел к окну.

– Вот приказ! – крикнул он.

Казалось, весь Париж испустил радостный крик. Затем послышались крики: «Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!»

– Да здравствует королева! – крикнул Гонди.

Несколько голосов подхватили его возглас, но голоса эти были слабые и редкие.

Может быть, коадъютор нарочно крикнул это, чтобы показать Анне Австрийской всю ее слабость.

– Теперь, когда вы добились того, чего хотели, – сказала она, – вы можете идти, господин Гонди.

– Если я понадоблюсь вашему величеству, – произнес коадъютор с поклоном, – то знайте, я всегда к вашим услугам.

Королева кивнула головой, и коадъютор вышел.

– Ах, проклятый священник! – воскликнула Анна Австрийская, протягивая руки к только что затворившейся двери. – Я отплачу тебе за сегодняшнее унижение!

Мазарини хотел подойти к ней.

– Оставьте меня! – воскликнула она. – Вы не мужчина.

С этими словами она вышла.

– Это вы не женщина, – пробормотал Мазарини.

Затем, после минутной задумчивости, он вспомнил, что д’Артаньян и Портос находятся в соседней комнате и, следовательно, все слышали. Мазарини нахмурил брови и подошел к портьере. Но когда он ее поднял, то увидел, что в кабинете никого нет.

При последних словах королевы д’Артаньян схватил Портоса за руку и увлек его за собой в галерею.

Мазарини тоже прошел в галерею и увидел там двух друзей, которые спокойно прогуливались.

– Отчего вы вышли из кабинета, д’Артаньян? – спросил Мазарини.

– Оттого, что королева приказала всем удалиться, – отвечал д’Артаньян, – и я решил, что этот приказ относится к нам, как и к другим.

– Значит, вы здесь уже…

– Уже около четверти часа, – поспешно ответил д’Артаньян, делая знак Портосу не выдавать его.

Мазарини заметил этот взгляд и понял, что д’Артаньян все видел и слышал; но он был ему благодарен за ложь.

– Положительно, д’Артаньян, – сказал он, – вы тот человек, какого я ищу, и вы можете рассчитывать, равно как и ваш друг, на мою благодарность.

Затем, поклонившись обоим с самой приятной улыбкой, он вернулся спокойно к себе в кабинет, так как с появлением Гонди шум на дворе затих, словно по волшебству.

Глава V. В несчастье вспоминаешь друзей

Анна Австрийская в страшном гневе прошла в свою молельню.

– Как, – воскликнула она, ломая свои прекрасные руки, – народ смотрел, как Конде, первый принц крови, был арестован моею свекровью, Марией Медичи; он видел, как моя свекровь, бывшая регентша, была изгнана кардиналом; он видел, как герцог Вандомский, сын Генриха Четвертого, был заключен в крепость; он молчал, когда унижали, преследовали, заточали таких больших людей… А теперь из-за какого-то Бруселя… Боже, что происходит в королевстве?

Сама того не замечая, королева затронула жгучий вопрос. Народ действительно не сказал ни слова в защиту принцев и поднялся за Бруселя: это потому, что Брусель был плебей, и, защищая его, народ инстинктивно чувствовал, что защищает себя.

Мазарини шагал между тем по кабинету, изредка поглядывая на разбитое вдребезги венецианское зеркало.

– Да, – говорил он, – я знаю, это печально, что пришлось так уступить. Ну что же, мы еще отыграемся. Да и что такое Брусель? Только имя, не больше.

Хоть Мазарини и был искусным политиком, в данном случае он все же ошибался. Брусель был важной особой, а не пустым звуком.

В самом деле, когда Брусель на следующее утро въехал в Париж в большой карете и рядом с ним сидел Лувьер, а на запятках стоял Фрике, то весь народ, еще не сложивший оружия, бросился к нему навстречу. Крики: «Да здравствует Брусель!», «Да здравствует наш отец!» – оглашали воздух. Мазарини слышал в этих криках свой смертный приговор. Шпионы кардинала и королевы приносили со всех сторон неприятные вести, которые кардинал выслушивал с большой тревогой, а королева со странным спокойствием. В уме королевы, казалось, зрело важное решение, что еще увеличивало беспокойство Мазарини. Он хорошо знал гордую монархиню и опасался роковых последствий решения, которое могла принять Анна Австрийская.

Коадъютор пользовался теперь в парламенте большим влиянием, чем король, королева и кардинал, вместе взятые. По его совету был издан парламентский эдикт, приглашавший народ сложить оружие и разобрать баррикады; он знал теперь, что достаточно одного часа, чтобы народ снова вооружился, и одной ночи, чтобы снова воздвиглись баррикады.

344