Все приключения мушкетеров - Страница 444

444

Войдя в отведенную ему комнату, Атос увидел в окно, тщательно заделанное решеткой, какие-то стены и крышу.

– Что это за здание? – спросил он.

– Это задняя стена павильона, в котором заключены ваши друзья, – ответил Коменж. – К несчастью, все окна в этой стене были заделаны еще во времена покойного кардинала, так как здание это уже много раз служило тюрьмой, и Мазарини, заключив вас сюда, только вернул ему его прежнее назначение. Если бы окна эти не были заделаны, вы могли бы утешаться, переговариваясь знаками с вашими друзьями.

– А вы наверное знаете, Коменж, что кардинал почтит меня своим посещением? – спросил Атос.

– По крайней мере он так сказал мне.

Атос со вздохом взглянул на свое решетчатое окно.

– Да, правда, – сказал Коменж, – это почти тюрьма: нет недостатка ни в чем, даже в решетках. Но я не понимаю одного: что за странная мысль пришла вам в голову, – вам, с вашим умом, отдать свою храбрость и преданность на службу такому делу, как Фронда! Уверяю вас, граф, если бы мне пришлось когда-нибудь искать друга среди королевских офицеров, я прежде всего подумал бы о вас. Вы фрондер! Вы, граф де Ла Фер, в партии Бруселя, Бланмениля и Виоля! Поразительно!

– Что же мне было делать? – сказал Атос. – Приходилось сделать выбор: стать мазаринистом или фрондером. Я долго сопоставлял эти два слова и в конце концов выбрал второе: по крайней мере оно французское. И кроме того, ведь я не только с Бруселем, Бланменилем и Виолем, но и с Бофором, с д’Эльбефом, с принцами. Да и что служить кардиналу? Взгляните на эту стену без окон, Коменж: она красноречиво свидетельствует о благодарности Мазарини.

– Да, вы правы, – рассмеялся Коменж. – Особенно если бы она смогла повторить все те проклятия, которыми вот уже неделю осыпает ее д’Артаньян.

– Бедный д’Артаньян! – сказал Атос с оттенком мягкой грусти. – Такой храбрый, такой добрый и такой грозный для врагов своих друзей. У вас два очень опасных узника, Коменж, и я жалею вас, если эти два неукротимых человека вверены вам, под вашу личную ответственность…

– Неукротимых! – сказал, улыбаясь, Коменж. – Полноте пугать меня. В первый же день своего заключения д’Артаньян оскорблял всех солдат и всех офицеров, без сомнения, в надежде получить в руки шпагу. Это продолжалось два дня, а затем он успокоился и стал тих, как ягненок. Теперь он распевает гасконские песни, от которых мы умираем со смеху.

– А дю Валлон? – спросил Атос.

– О, этот – дело другое. Признаюсь, это страшный человек. В первый день он выломал плечом все двери, и, право же, я ждал, что он выйдет из Рюэя, как Самсон из Газы. Но затем настроение его так же изменилось, как у д’Артаньяна. Теперь он не только привык к своему заточению, но даже подшучивает над ним.

– Тем лучше, – сказал Атос, – тем лучше.

– А вы ожидали чего-нибудь другого? – спросил Коменж, который, сопоставляя слова графа де Ла Фер с тем, что ему говорил Мазарини об этих двух узниках, начинал испытывать некоторое беспокойство.

Со своей стороны, Атос подумал, что такая перемена в настроении его друзей была, может быть, вызвана каким-нибудь планом, зародившимся у д’Артаньяна. Поэтому, боясь им повредить, он ответил спокойно:

– Это две горячие головы: один гасконец, другой пикардиец. Они оба быстро воспламеняются и так же быстро остывают. То, что вы мне рассказали о них, только подтверждает мое мнение.

Таково же было мнение и Коменжа, и он, успокоенный, удалился. Атос остался один в просторной комнате, где, согласно приказанию кардинала, с ним обращались вполне почтительно. Но чтобы составить себе точное понятие о своем положении, он стал терпеливо ждать обещанного посещения Мазарини.

Глава XLI. Ум и сила

А теперь перейдем из оранжереи в охотничий павильон. В глубине двора, там, где за портиком с ионическими колоннами виднелись псарни, возвышалось продолговатое здание, словно протягивавшее руку к другому строению – оранжерейному павильону, образуя вместе с ним полукруг, окаймляющий парадный двор. Это и был охотничий павильон, в нижнем этаже которого заключены были Портос и д’Артаньян. Сидя вместе, они коротали, как умели, долгие часы в ненавистной им обоим неволе.

Д’Артаньян прохаживался взад и вперед, как тигр в клетке, уставившись глазами в одну точку, и по временам глухо рычал, проходя мимо решеток широкого окна, выходившего на просторный задний двор замка.

Портос безмолвствовал, находясь еще под впечатлением прекрасного обеда, остатки которого были только что убраны.

Один казался безумным, но на самом деле размышлял; другой, казалось, размышлял, тогда как на самом деле спал. Но во сне его мучили кошмары, о чем легко было догадаться по его прерывистому тяжелому храпу.

– Вот уже начинает темнеть, – сказал д’Артаньян. – Должно быть, часа четыре. Скоро будет сто восемьдесят три часа, как мы сидим здесь.

– Гм, – пробормотал Портос вместо ответа.

– Да слышите ли вы, соня? – сказал д’Артаньян, раздраженный тем, что кто-то может спать днем, когда ему стоит неимоверного труда заснуть ночью.

– Что? – спросил Портос.

– То, что я сказал.

– А что вы сказали?

– Я говорю, что скоро сто восемьдесят три часа, как мы сидим здесь, – повторил д’Артаньян.

– Вы сами в этом виноваты, – сказал Портос.

– Как? Я виноват?

– Да, ведь я предлагал вам выйти отсюда.

– Выломав решетки и двери?

– Конечно.

– Портос, люди вроде нас с вами не могут уйти так просто, как вы думаете.

– Ну а я, – возразил Портос, – ушел бы отсюда совсем просто, без затей, и, по-моему, вы напрасно от этого отказываетесь.

444