Бонасиё не отвечала; но сердце ее билось радостно, и в глазах ее блистала тайная надежда.
– А чем вы меня обеспечите, спросила она, – если я соглашусь доверить вам это поручение?
– Любовью моей к вам; говорите, приказывайте, что нужно делать?
– Боже мой, Боже мой, шептала она, – должна ли я вам доверить такую тайну? Вы чуть не дитя!
– А! я вижу, что вам нужно чтобы кто-нибудь поручился за меня.
– Признаюсь, это много успокоило бы меня.
– Вы знаете Атоса?
– Нет.
– Портоса?
– Нет.
– Арамиса?
– Нет. Кто эти господа?
– Королевские мушкетеры. Знаете ли вы капитана их, де-Тревиля?
– О! этого я знаю, но не лично, а потому, что много раз слыхала у королевы, что о нем говорили как о храбром и честном дворянине.
– Вы не боитесь, что он изменит вам для кардинала; не так ли?
– О, верно, нет.
– Хорошо, откройте ему вашу тайну и спросите его, можно ли мне доверить ее, как бы важна, драгоценна и ужасна она ни была?
– Но это не моя тайна, и я не могу так открыть ее.
– Вы хотели доверить ее Бонасиё, с отчаянием сказал д’Артаньян.
– Как доверяют письмо дуплу дерева, крылу голубя или ошейнику собаки.
– А впрочем, вы видите, что я вас люблю.
– Вы говорите, что любите.
– Я честный человек!
– Я верю.
– Я храбр.
– О, в этом я уверена!
– Если так, то испытайте меня.
Бонасиё посмотрела на молодого человека, все еще не решаясь. Но в его глазах было столько огня, в голосе такая уверенность, что она не могла противостоять увлечению довериться ему. Впрочем, она была в таких обстоятельствах, когда нужно бывает рисковать всем и на все. Королева погибла бы также от чрезмерной осторожности, как и от слишком большого доверия. Притом надо признаться, что невольное чувство расположения к этому молодому покровителю придало ей решимость высказаться.
– Послушайте, сказала она: – я соглашаюсь с вашими убеждениями и уступаю уверениям вашим. Но клянусь вам Богом, что если вы мне измените, и враги мои простят меня, то я убью себя и обвиню вас в моей смерти.
– А я, клянусь вам Богом, сказал д’Артаньян, – что если я буду схвачен во время исполнения приказаний, которые вы мне дадите, то я умру, прежде чем сделаю или скажу что-нибудь могущее вредить чьей-нибудь чести.
Тогда она доверила ему ужасную тайну, часть которой он узнал случайно прежде перед Самаритянскою церковью.
Это было их взаимное объяснение в любви. Д’Артаньян сиял радостью и гордостью. Тайна, которою он обладал, женщина, которую он любил, доверенность и любовь – делали его исполином.
– Я еду сейчас же, сказал он.
– Как, вы едете! сказала Бонасиё, – а ваш полк, а капитан?
– Клянусь, вы заставили меня забыть обо всем этом, любезная Констанция; да, вы правы, мне нужен отпуск.
– Еще препятствие, шептала Бонасиё.
– О, не беспокойтесь, я его одолею, сказал после минутного молчания д’Артаньян.
– Как это?
– Я пойду сегодня вечером к де-Тревилю и поручу ему выпросить для меня эту милость у зятя его Дезессара.
– Теперь о другом деле.
– О каком? спросил д’Артаньян, – видя что Бонасиё затруднялась высказаться.
– Может быть, у вас нет денег?
– «Может быть» лишнее, сказал д’Артаньян, улыбаясь.
– Так возьмите этот мешок, сказала Бонасиё, – открывая шкап, и вынимая оттуда мешок, который полчаса назад так любезно ласкал ее муж.
– Мешок кардинала! сказал с хохотом д’Артаньян, который, подняв половицы пола, не проронил ни слова из разговора торговца с его женой.
– Да, мешок кардинала, отвечала Бонасиё: – Видите, что он имеет почтенную наружность.
– Право, вдвое веселее спасти королеву за деньги кардинала.
– Вы любезный и милый молодой чёловек, сказала Бонасиё; – поверьте, что королева не останется неблагодарна.
– О! я уже чрезмерно вознагражден. Я вас люблю, и вы позвольте мне сказать вам это. Чуть больше счастья, чем я мог надеяться.
– Тише! сказала Бонасиё дрожа.
– Что?
– На улице говорят.
– Это голос…
– Моего мужа. Да, я узнала его!
Д’Артаньян побежал к двери и запер ее на задвижку.
– Он не войдет, пока я не уеду, сказал он, а когда я уеду, вы отворите ему.
– Но я должна бы тоже уйти. А как же оправдать пропажу денег, если я останусь!
– Вы правы, нужно уйти.
– Как уйти? Он увидит, когда мы выйдем.
– В таком случае нужно пойти ко мне.
– Вы говорите это таким голосом, что мне делается страшно.
Бонасиё сказала эти слова со слезами на глазах.
Д’Артаньян видел эти слезы и смущенный, растроганный бросился к ее ногам и сказал:
– У меня вы будете безопасны, как в храме, даю вам в том слово дворянина.
– Пойдем, сказала она, – я доверяюсь вам, мой друг.
Д’Артаньян осторожно отодвинул задвижку, и оба, легкие как тени, скользнули чрез внутреннюю дверь в коридор и вошли без шуму по лестнице, в комнату д’Артаньяна.
Войдя к себе, молодой человек запер для верности дверь; они подошли оба к окну и через щелку ставни увидели Бонасиё, разговаривавшего с человеком в плаще.
Увидев человека в плаще, д’Артаньян вскочил и обнажив до половины шпагу, кинулся к двери.
Это был Менгский знакомец.
– Куда вы, сказала Бонасиё, – вы погубите нас!
– Я поклялся убить этого человека, сказал д’Артаньян.
– Ваша жизнь теперь не принадлежит вам. Именем королевы запрещаю вам подвергаться опасности кроме опасности путешествия.
– А своим именем вы ничего не приказываете?
– Своим именем я прошу вас об этом, сказала Бонасиё с сильным волнением. Но послушаем; кажется, говорят обо мне.
Д’Артаньян приблизился к окну и приставил ухо.