– Дальше?
– Тысячу двести портному, – продолжал аббат. – Этот болван не отдает мне одежды, заказанной для семерых моих слуг. Это компрометирует меня, и моя любовница грозится заменить меня откупщиком, что было бы унизительно для церкви.
– Что еще? – спросил Фуке.
– Вы заметили, брат мой, – сказал смиренно аббат, – что я ничего не прошу для себя лично.
– Это очень деликатно с вашей стороны, господин аббат, – улыбнулся Фуке. – Однако, как видите, я жду.
– Я и не стану ничего просить… о нет… но не потому, что я ни в чем не нуждаюсь. Уверяю вас…
– Тысячу двести портному! – вздохнул министр, подумав с минуту. – На эту сумму можно сшить изрядное количество платья.
– Я содержу сто человек, – с гордостью произнес аббат, – а это, я думаю, чего-нибудь да стоит.
– Сто человек? – повторил Фуке. – Но разве вы Ришелье или Мазарини, чтобы иметь столько телохранителей? Зачем вам эти люди, скажите на милость?
– И вы еще спрашиваете? – удивился аббат Фуке. – Как вы можете спрашивать, для чего я содержу сто человек?
– Да, я хочу знать, на что вам нужны эти сто человек. Отвечайте!
– Неблагодарный! – воскликнул, все более горячась, аббат.
– Объясните же наконец.
– Ах, господин министр, ведь лично мне нужен только один лакей, а если бы я был одинок, я обошелся бы и без него. Но вы, вы, у вас столько врагов, что мне и ста человек мало, чтобы защищать вас. Сто человек!.. Нужно бы десять тысяч! Я содержу их для того, чтобы в публичных местах и собраниях никто не смел возвысить против вас голоса. Без этого вы были бы засыпаны проклятиями, уничтожены злыми языками. Без этого вы не продержались бы и недели. Слышите, недели!
– О, я не знал, что вы такой горячий мой защитник, господин аббат.
– Вы сомневались в этом? – вскричал аббат. – Так слушайте же, что случилось. Не дальше как вчера на улице Юшет какой-то человек торговал цыпленка у мясника.
– Так. Чем же это может мне повредить, господин аббат?
– А вот чем. Цыпленок был тощий, и покупатель отказался дать за него восемнадцать су, говоря, что не желает платить такие деньги за одну кожу и кости, с которых Фуке снял весь жир.
– Дальше?
– Раздался смех, остроты по вашему адресу. Собралась толпа зевак. Зубоскал прибавил: «Дайте мне цыпленка, вскормленного Кольбером, и я с удовольствием заплачу, сколько вы ни спросите». Толпа стала рукоплескать. Словом, скандал! Вашему брату оставалось только закрыть лицо.
– И вы закрыли? – спросил Фуке, покраснев.
– Нет, до этого дело не дошло: в толпе оказался один из моих людей, некто Менвиль, новобранец, недавно приехавший из провинции, – я его очень ценю. Он пробрался сквозь толпу и вызвал оскорбителя на дуэль. Поединок состоялся тут же, перед лавкой мясника, в присутствии множества зрителей, которые обступили сражавшихся и глядели из окон.
– И чем же кончилось? – перебил Фуке.
– А тем, что мой Менвиль сразу проткнул противника шпагой, что произвело большое впечатление на зрителей. После этого он сказал мяснику: «Возьмите себе этого индюка, мой друг: он будет пожирнее вашего цыпленка». Вот на что я трачу свои доходы, господин министр: на поддержание фамильной чести, – с торжеством заключил аббат.
Фуке склонил голову.
– Хорошо, – сказал Фуке. – Передайте Гурвилю ваш счет и оставайтесь у меня на вечер.
– На ужин?
– Да.
– Но ведь касса уже заперта?
– Гурвиль отопрет ее для вас. Ступайте, аббат, ступайте.
Аббат поклонился.
– Так, значит, мы друзья? – спросил он.
– Друзья, друзья. Идемте, Гурвиль.
– Вы уходите? Значит, вы не будете ужинать дома?
– Не беспокойтесь. Я вернусь через час, – отвечал Фуке и прибавил тихо Гурвилю: – Пусть заложат моих английских лошадей; я поеду в городскую ратушу.
В Сен-Манде съезжались экипажи, привозившие гостей. В доме шли деятельные приготовления к ужину, в то время как сам министр мчался на своих быстроногих лошадях в Париж. К городской ратуше он подъехал со стороны набережной, чтобы миновать оживленные кварталы города. Было без четверти восемь, когда Фуке и сопровождавший его Гурвиль вышли из экипажа на углу улицы Лонг-Пон и пешком направились к Гревской площади.
Повернув на площадь, они заметили человека солидного вида, одетого в черное с лиловым, который садился в наемную карету, приказывая кучеру ехать в Венсен. Он держал большую корзинку с бутылками, только что купленными им в соседнем кабачке под вывеской «Нотр-Дам».
– Ба, да ведь это Ватель, мой дворецкий, – сказал Фуке. – Зачем он приезжал сюда?
– Наверное, за вином.
– Что такое? Покупать для меня вино в кабаках! Неужели у меня такой плохой погреб?
И он направился к дворецкому, который заботливо устанавливал в карете корзину с бутылками.
– Эй, Ватель! – крикнул он повелительным голосом.
– Будьте осторожны, монсеньор, вас узнают, – остановил его Гурвиль.
– Так что за беда! Ватель!
Человек, одетый в черное с лиловым, оглянулся. У него было добродушное, но маловыразительное лицо. Глаза его блестели, на губах блуждала улыбка.
– Ах, это вы, монсеньор! – воскликнул он.
– Да, я. Что вы здесь делаете, черт возьми? Что у вас тут? Вино? Ватель, вы покупаете вино в кабаке на Гревской площади?
– Но зачем вмешиваться в мои дела? – с полным спокойствием произнес Ватель, бросив недружелюбный взгляд на Гурвиля. – Разве мой погреб плохо содержится?
– Не сердитесь, Ватель, – сказал Фуке, – я полагал, что мой… ваш погреб настолько богат, что мы могли бы обойтись без кабака «Нотр-Дам».
– Да, сударь, – с легким презрением произнес дворецкий, – ваш погреб так хорош, что некоторые из гостей ничего не пьют на ваших обедах.