– Вашему величеству небезызвестно, что на охоте часто бывают несчастные случаи.
– На охоте?
– Да, государь. Я хочу сказать, когда устраивается засада.
– Вот как! – воскликнул король. – Значит, несчастный случай произошел во время засады?
– Да, государь, – подтвердил Маникан, – разве ваше величество этого не знает?
– Только в самых общих чертах, – скороговоркой сказал король, которому всегда было противно лгать. – Итак, по вашим словам, несчастье произошло во время засады?
– Увы, да, государь!
Король помолчал.
– На какого же зверя была устроена засада? – спросил он.
– На кабана, государь.
– Что это де Гишу вздумалось пойти совершенно одному в засаду на кабана? Ведь это мужицкое занятие и годится самое большее для того, у кого нет, как у маршала де Граммона, собак и доезжачих для приличной охоты.
Маникан пожал плечами.
– Молодость безрассудна, – произнес он наставительно.
– Продолжайте, – приказал король.
– Словом, – повиновался Маникан, еле решаясь говорить и медленно произнося одно слово за другим, как переставляет свои ноги человек, идущий по болоту, – словом, государь, бедный де Гиш пошел в засаду совершенно один.
– Один! Вот так охотник! Разве господин де Гиш не знает, что кабан бросается на охотника?
– Как раз это и случилось, государь.
– А он знал, с кем ему придется иметь дело?
– Да, государь, крестьяне видели зверя на картофельных полях.
– Что же это был за зверь?
– Двухгодовалый кабан.
– В таком случае следовало меня предупредить, сударь, что де Гиш хочет совершить самоубийство. Ведь я видел его на охоте и знаю его искусство. Когда он стреляет в кабана, загнанного собаками, он принимает все предосторожности и стреляет из карабина, а на этот раз он отправился на кабана с простыми пистолетами.
Маникан вздрогнул.
– С пистолетами, прекрасно годящимися для дуэли, но не для охоты на кабана!
– Государь, бывают вещи необъяснимые.
– Вы правы, и происшествие, которое нас интересует, принадлежит к их числу. Продолжайте.
Во время этого рассказа де Сент-Эньян, который, может быть, сделал бы Маникану знак не очень увлекаться, должен был хранить полное бесстрастие под пристальным взглядом короля. Таким образом, он совершенно не мог перемигнуться с Маниканом. Что же касается д’Артаньяна, то статуя Молчания в Афинах была более выразительной и шумной, чем он. Маникан, продолжая идти по избранной дороге, все больше запутывался в сетях.
– Государь, – сказал он, – вероятно, дело было так. Де Гиш подстерегал кабана.
– Верхом на коне? – спросил король.
– Верхом. Он выстрелил в зверя и промахнулся.
– Какой же он неловкий!
– Зверь бросился на него.
– И убил лошадь?
– Ах, ваше величество знает об этом?
– Мне сказали, что в роще Рошен, на перекрестке, найдена мертвая лошадь, у меня возникло предположение, что это конь де Гиша.
– Так оно и есть, государь.
– Хорошо, значит, лошадь погибла; что же случилось с де Гишем?
– Де Гиш упал на землю, подвергся нападению кабана и был ранен в руку и в грудь.
– Ужасный случай! Но нужно сознаться, что виноват сам де Гиш. Как можно идти в засаду на такого зверя с одними пистолетами! Он, верно, забыл повесть об Адонисе?
Маникан почесал затылок.
– Действительно, это была большая неосторожность.
– Как вы объясняете ее себе, господин де Маникан?
– Государь, что предписано судьбой, то случится.
– О, да вы фаталист?
Маникан заволновался, чувствуя себя очень неловко.
– Я сердит на вас, господин де Маникан, – сурово начал король.
– На меня, государь?
– Конечно! Вы друг де Гиша, вы знаете, что он способен на такие безумства, и вы не остановили его!
Маникан не знал, как быть, тон короля не был похож на тон человека легковерного. С другой стороны, в нем не слышалось ни суровости, ни настойчивости судебного следователя. В нем звучало больше насмешки, чем угрозы.
– Итак, вы утверждаете, – повторил король, – что найденная мертвая лошадь принадлежала де Гишу?
– Да, да, конечно.
– Это вас удивило?
– Нет, государь. На последней охоте, как, вероятно, помнит ваше величество, таким же образом была убита лошадь под господином де Сен-Мором.
– Да, но у нее был распорот живот.
– Совершенно верно, государь.
– Если бы у коня де Гиша был распорот живот, так же как у лошади господина де Сен-Мора, то я нисколько бы не удивился!
Маникан вытаращил глаза.
– Но меня удивляет, – продолжал король, – что у лошади де Гиша живот цел, зато пробита голова.
Маникан смутился.
– Может быть, я ошибаюсь, – сказал король, – и лошадь де Гиша была поражена не в висок? Согласитесь, господин де Маникан, что это очень странная рана.
– Государь, вы знаете, что лошадь очень умное животное; она, должно быть, пробовала защищаться.
– Но лошадь защищается копытами, а не головой.
– Так, значит, испуганная лошадь упала, – пролепетал Маникан, – и кабан, вы понимаете, государь, кабан…
– Да, все, что касается лошади, я понимаю, а как же всадник?
– Очень просто: от лошади кабан перешел к всаднику и, как я уже имел честь сообщить вашему величеству, раздробил руку де Гиша, когда он собирался выпустить в него второй заряд из пистолета; потом ударом клыка кабан пробил ему грудь.
– Ей-богу, это чрезвычайно правдоподобно, господин де Маникан, и напрасно вы сомневались в вашем красноречии; вы рассказываете превосходно.
– Король бесконечно добр, – смутился Маникан, отвешивая крайне неловкий поклон.
– Однако с сегодняшнего дня я запрещаю моим дворянам ходить в засаду. Ведь это равносильно разрешению дуэли.