Все приключения мушкетеров - Страница 832

832

Лавальер боялась всех встречных, так как она по неопытности не могла бы отличить честного человека от негодяя. Нищета была для нее пугалом, и все люди, которых она встречала, казались ей бедняками.

Несмотря на беспорядок в туалете, она была одета изящно, так как на ней было то же платье, в котором она являлась накануне к вдовствующей королеве; кроме того, ее бледное лицо и красивые глаза, видневшиеся из-под плаща, который она приподняла, чтобы смотреть на дорогу, возбуждали различные чувства у прохожих: нездоровое любопытство у одних, жалость у других.

Так дошла Лавальер, страшно волнуясь, торопясь и спотыкаясь, до Гревской площади. Время от времени она останавливалась, прижимала руку к сердцу, прислонялась к стене, чтобы передохнуть, и затем еще быстрее устремлялась вперед.

На Гревской площади Лавальер столкнулась с тремя подвыпившими оборванцами, которые сходили с барки, причаленной к набережной. Барка была нагружена вином, и было видно, что эти люди отдали честь ее грузу.

Нестройными голосами они воспевали Бахуса и, спустившись на набережную, загородили дорогу молодой девушке. Лавальер остановилась. Они тоже остановились при виде женщины в придворном костюме. Потом взялись за руки и окружили Лавальер, напевая:

Бедняжка, ты скучаешь,
Пойдем посмеемся вместе.

Лавальер поняла, что эти люди помешают ей идти дальше. Она сделала несколько попыток к бегству; но все они были безуспешны. Ноги у нее подкосились, она почувствовала, что сейчас упадет, и отчаянно закричала. Но в то же мгновение окружавшее ее кольцо разорвалось под чьим-то мощным натиском. Один из оскорбителей кубарем полетел налево, другой покатился направо, к реке, третий пошатнулся.

Перед девушкой стоял офицер мушкетеров, с нахмуренными бровями, угрожающе сжатыми губами и поднятой рукой. При виде мундира, особенно же испытав силу человека, носившего его, пьяницы разбежались.

– Вот тебе раз! – воскликнул офицер. – Да ведь это мадемуазель де Лавальер!

Ошеломленная тем, что произошло, пораженная звуками своего имени, Лавальер подняла глаза и узнала д’Артаньяна.

– Да, сударь, это я.

И она схватила его за руку.

– Вы защитите меня, господин д’Артаньян? – произнесла она умоляющим голосом.

– Конечно; но куда же вы идете в такой ранний час?

– В Шайо.

– В Шайо, через Рапе? Ведь вы, мадемуазель, удаляетесь от него.

– В таком случае, сударь, будьте добры, укажите мне дорогу и проводите меня.

– С большим удовольствием!

– Но как вы очутились здесь? По какой милости неба вы подоспели мне на помощь? Право, мне кажется, что я вижу сон или схожу с ума.

– Я очутился здесь, мадемуазель, потому что у меня дом на Гревской площади. Вчера я пришел сюда за квартирной платой и здесь заночевал. Теперь мне хочется пораньше попасть во дворец, чтобы проверить караулы.

– Спасибо, – сказала Лавальер.

«Я объяснил ей, что я делал, – подумал д’Артаньян, – но что делала она и зачем идет в Шайо в такой час?»

Он подал ей руку. Лавальер оперлась на нее и быстро пошла. Однако чувствовалось, что она была очень слаба. Д’Артаньян предложил ей отдохнуть; она отказалась.

– Вы, должно быть, не знаете, где Шайо? – поинтересовался д’Артаньян.

– Не знаю.

– Туда очень далеко.

– Все равно!

– По крайней мере лье.

– Ничего, я дойду.

Д’Артаньян больше не спорил; по тону голоса он всегда отличал серьезно принятые решения.

Он скорее нес, чем провожал Лавальер.

Наконец показались холмы.

– К кому вы идете, мадемуазель? – спросил д’Артаньян.

– К кармелиткам, сударь.

– К кармелиткам?! – с изумлением повторил д’Артаньян.

– Да; и раз господь послал вас на моем пути, примите мою благодарность и прощайте.

– К кармелиткам! Вы прощаетесь! Значит, вы хотите постричься?.. – вскричал д’Артаньян.

– Да, сударь.

– Вы!!!

В этом вы, за которым мы поставили три восклицательных знака, чтобы придать ему как можно больше выразительности, заключалась целая поэма. Оно воскресило у Лавальер старые воспоминания о Блуа и ее недавнее прошлое в Фонтенбло; оно говорило ей: «Вы могли бы быть счастливы с Раулем и стать такой могущественной с Людовиком, и вы хотите постричься!»

– Да, сударь, – отвечала она, – я. Я хочу стать служительницей божьей; я отказываюсь от мира.

– Но не ошибаетесь ли вы относительно своего призвания? Не обманываетесь ли относительно воли божьей?

– Нет, потому что бог послал мне вас навстречу. Без вас я, наверное, не попала бы сюда. Значит, бог хотел, чтобы я дошла до цели.

– Сомневаюсь, – сказал в ответ д’Артаньян, – ваше рассуждение кажется мне чересчур хитроумным.

– Во всяком случае, – продолжала Лавальер, – вы теперь посвящены в мои планы. Мне остается только попросить вас о последней любезности, заранее принося вам благодарность.

– Говорите, мадемуазель.

– Король не знает о моем бегстве из дворца.

Д’Артаньян отступил в удивлении.

– Король, – продолжала Лавальер, – не знает, что я собираюсь постричься.

– Король не знает!.. – вскричал д’Артаньян. – Берегитесь, мадемуазель, вы не предусмотрели всех последствий вашего поступка. Без ведома короля ничего нельзя предпринимать, особенно придворным.

– Я больше не придворная, сударь.

Д’Артаньян смотрел на девушку со все возраставшим удивлением.

– Не беспокойтесь, сударь, – говорила она, – все предусмотрено, и к тому же теперь было бы поздно менять решение. Дело сделано.

– Что же вам угодно, мадемуазель?

– Сударь, я умоляю вас дать мне клятву – из жалости, из великодушия, из чувства чести.

832