Все приключения мушкетеров - Страница 98

Карета, запряженная двумя сильными лошадьми, быстро промчалась. Д’Артаньян видел, что невозможно следовать за ней пешком и поэтому возвратился в Ферускую улицу.

В Сенской улице он встретил Планше, остановившегося перед лавкой пирожника и рассматривавшего с восторгом пирожки самой соблазнительной наружности.

Он приказал ему оседлать двух лошадей из конюшен де-Тревиля и привести их к Атосу.

Де-Тревиль позволил д’Артаньяну однажды навсегда брать лошадей со своей конюшни.

Планше пошел в улицу Голубятни, а д’Артаньян в Ферускую. Атос был дома и печально допивал бутылку того знаменитого испанского вина, которое он привез из поездки своей в Пикардию. Он сделал Гримо знак, чтобы подал стакан для д’Артаньяна, что тот исполнил с свойственным ему послушанием.

Тогда д’Артаньян рассказал Атосу все, что случилось в церкви между Портосом и прокуроршею и каким образом их товарищ в эту минуту, вероятно, уже имел все нужное для экипировки.

– Что касается до меня, отвечал Атос на этот рассказ, я совершенно уверен, что не женщины примут на себя мои расходы по вооружению.

– А между тем ни княгини, ни королевы не устояли бы, любезный Атос, против вашей красоты, ловкости и знатности.

– Как молод этот д’Артаньян! сказал Атос, пожимая плечами, и велел Гримо принести другую бутылку.

В это время Планше скромно просунул голову в полуотворенную дверь и доложил своему господину, что лошади готовы.

– Какие лошади? спросил Атос.

– Две лошади, которые одолжил мне де-Тревиль для прогулки; я поеду на них кататься в Сен-Жермен.

– А что вы будете делать в Сен-Жермене? спросил Атос.

Тогда д’Артаньян рассказал ему, как он встретил в церкви и узнал ту женщину, которая вместе с господином в черном плаще и с рубцом на виске, составляла для него мучительную загадку.

– То есть вы влюбились в нее так же, как прежде в госпожу Бонасиё, сказал Атос, пожимая презрительно плечами, как будто сожалея о слабости человеческой.

– Вовсе нет! Мне любопытно только разгадать таинственность, с которою она всегда является мне. Не знаю, почему мне кажется, что эта женщина имеет влияние на мою судьбу, не смотря на то, что я ее не знаю и она меня тоже.

– Признаюсь вам откровенно, сказал Атос, – что я не знаю женщины, которую стоило бы отыскивать, если она пропала. Госпожа Бонасиё пропала, тем хуже для нее; пусть кто хочет, отыскивает ее.

– Нет, Атос, вы ошибаетесь; я люблю несчастную мою Констанцию больше чем прежде, и если бы я знал, где она, я поехал бы на край света, чтоб исторгнуть ее из рук ее врагов; но что же делать, когда все поиски мои были напрасны и я не знаю, где она; поневоле нужно развлекаться.

– Так займитесь этой миледи, мой любезный д’Артаньян; желаю вам от всей души развлечься ей, если это может доставить вам удовольствие.

– Послушайте, Атос, чем сидеть взаперти, точно под арестом, садитесь-ка лучше на лошадь и поедем со мною кататься в Сен-Жермен.

– Любезный, отвечал Атос, я езжу верхом когда у меня есть свои лошади, а когда нет их, хожу пешком.

– А я не так горд как вы; я езжу на чем попало, отвечал д’Артаньян, который обиделся бы словами Атоса, если б они были сказаны кем-нибудь другим.

– Так до свидания, любезный Атос!

– До свиданья, сказал мушкетер, – делая Гримо знак, чтоб он откупорил вновь принесенную бутылку.

Д’Артаньян и Планше сели на лошадей и поехали в Сен-Жермен.

Во все время, пока они ехали, у д’Артаньяна не выходили из головы слова, сказанные Атосом о госпоже Бонасиё. Хотя он был не очень чувствителен, но хорошенькая лавочница сделала сильное влияние на его сердце; он правду говорил, что готов был идти на край света искать ее. Но как у света много краев, потому что он круглый, то он не знал куда идти.

Между тем ему хотелось узнать, что такое миледи. Она говорила с человеком в черном плаще; стало быть, она знала его. А, по мнению д’Артаньяна, он же похитил госпожу Бонасиё во второй раз, как и в первый. Поэтому д’Артаньян не много ошибался, говоря, что отыскивать миледи значило отыскивать в тоже время и Констанцию.

Рассуждая таким образом и погоняя по временам свою лошадь, д’Артаньян приехал в Сен-Жермен. Он проехал мимо павильона, в котором десять лет спустя родился Людовик ХIV, он ехал по одной совершенно глухой улице и оглядывался на обе стороны, надеясь открыть какой-нибудь след прекрасной англичанки и вдруг заметил знакомое лицо в нижнем этаже одного хорошенького домика, не имевшем ни одного окна на улицу, по тогдашнему обыкновению. Эта особа прогуливалась на небольшой терассе, уставленной цветами. Планше сразу узнал ее и сказал:

– Не знакомо ли вам, барин, лице этого человека, зевающего по сторонам?

– Нет, сказал д’Артаньян, – но я вижу его, кажется, не в первый раз.

– Конечно, не в первый; это несчастный Любен, слуга графа Варда, которого вы так хорошо отделали месяц назад в Кале, на дороге к даче губернатора.

– Да, теперь я его узнаю, сказал д’Артаньян. – А как ты думаешь, узнал ли он тебя?

– Он был тогда так расстроен, что едва ли мог сохранить обо мне ясное воспоминание.

– Так поди, поговори с ним, сказал д’Артаньян, – и постарайся узнать из разговора, жив ли его барин.

Планше сошел с лошади и подошел к Любену, который действительно не узнал его. Они начали разговаривать самым дружеским тоном, между тем как д’Артаньян, отведя лошадей в переулочек, объехал кругом дома и стал прислушиваться к их разговору, скрывшись за плетнем из орешника.

Спустя минуту он услышал шум экипажа и перед ним остановилась карета миледи. Он видел ясно, что она сама была в карете. Он прилег на шею лошади, чтобы видеть все и не быть замеченным.