– Вам знаком этот перстень? – спросил д’Артаньян.
Мне показалось, что знаком, – отвечал Атос, – но, вероятно, я ошибся.
Он возвратил д’Артаньяну перстень, не переставая смотреть на него.
– Послушайте, д’Артаньян, – сказал он потом, – снимите этот перстень или поверните его камнем внутрь; он напоминает мне такие ужасные вещи, что я не могу ничего говорить. Вы, кажется, хотели просить моего совета; говорили, что затрудняетесь, не зная, что делать в таких обстоятельствах?.. Но погодите, дайте мне опять перстень; тот, о котором я говорил, должен быть исцарапан с одной стороны, вследствие одного случая.
Д’Артаньян снял опять перстень с пальца и подал его Атосу.
Атос задрожал.
– Посмотрите, – сказал он, не странно ли это!
Он показал ту самую царапину, о которой говорил.
– Да от кого же у вас был этот сапфир, Атос?
– От матушки, а она получила его от бабушки.
– Я говорил вам, что это фамильная драгоценность, и она не должна была бы выходить из нашего рода.
– А вы его… продали? – с нерешимостью спросил д’Артаньян.
– Нет, – отвечал Атос с какою-то странною улыбкой. – Я подарил его любовнице ночью, точно так же как вам его подарили сегодня.
Д’Артаньян задумался. Душа миледи показалась ему в это время глубокой и мрачной пропастью.
Взяв перстень, он не надел его на палец, а положил в карман.
– Послушайте, – сказал Атос, взяв его за руку. – Вы знаете, как я люблю вас. Если бы у меня был сын, я не мог бы любить его больше чем вас. Послушайтесь меня, бросьте эту женщину. Я не знаю ее, но какое-то предчувствие говорит мне, что это погибшее создание и что в ней есть что-то роковое.
– Вы правы, – сказал д’Артаньян, – я брошу ее; признаюсь вам, эта женщина пугает даже меня самого.
– Достанет ли у вас на это решимости?
– Достанет, – отвечал д’Артаньян. – Я готов на это хоть сейчас.
– Да, дитя мое, вы поступите основательно, – сказал Атос, пожимая ему руку с родительскою нежностью. – Дай Бог, чтобы эта женщина, с которой вы только что встретились на пути жизни, не оставила на нем ужасных следов.
Атос поклонился д’Артаньяну, давая знать, что он очень желал бы остаться один и подумать о своих делах.
Д’Артаньян, придя домой, застал там Кетти, дожидавшуюся его. Если бы она была месяц больна лихорадкой, то едва ли лицо ее больше изменилось бы, чем в эту бессонную и мучительную ночь.
Она была послана к мнимому де Варду. Миледи была без ума от любви и хотела знать, когда любовник ее придет к ней па другую ночь.
Бедная Бетти, бледная и дрожащая, ожидала ответа д’Артаньяна.
Атос имел большое влияние на молодого человека. Совет друга, присоединившись к голосу его сердца, придали ему твердость решиться навсегда отказаться от миледи тем больше, что теперь честь его была спасена и мщение удовлетворено. Поэтому вместо ответа он написал следующее письмо:
...«Милостивая государыня! Не рассчитывайте на будущее свидание со мною; со времени выздоровления у меня накопилось столько дел в этом роде, что я должен привести их в порядок. Когда очередь дойдет до вас, я буду иметь честь уведомить вас.
Целую ваши ручки.
Граф де Вард».
О сапфире ни слова: гасконец, верно, хотел сохранить его как оружие против миледи, или, говоря откровенно, оставил его у себя, как последнее средство для экипировки.
Впрочем, несправедливо было бы судить о поступках того времени по понятиям нашего века. То, что нынче порядочный человек считает себе за стыд, в то время казалось делом самым простым и естественным и молодые люди лучших фамилий очень часто были на содержании у своих любовниц.
Д’Артаньян отдал Кетти незапечатанное письмо; прочитав его в первый раз, она ничего не поняла; но прочитав его еще раз, пришла в восторг от радости.
Она не верила своему счастью, д’Артаньян должен был повторить ей на словах содержание письма, и как ни опасно было при бешеном характере миледи вручить ей подобное письмо, обрадованная девушка побежала со всех ног на Королевскую площадь.
Ни одна женщина не может тронуться печалью своей соперницы.
Миледи с таким же нетерпением вскрыла письмо, с каким Кетти принесла его; но при первых словах она побледнела как смерть, смяла письмо и с гневом в глазах обратилась к Кетти.
– Что это за письмо? – спросила она.
– Это ответ на ваше письмо, – отвечала Кетти, дрожа всем телом.
– Не может быть! – вскричала миледи, – не может быть, чтобы дворянин написал женщине такое письмо.
Потом, дрожа всем телом, она прибавила:
– Боже мой! Неужели он узнал…
Она скрежетала зубами и была бледна как смерть. Она хотела подойти к окну освежиться; протянула руки, но ноги изменили ей, и она упала на кресло.
Кетти думала, что ей дурно и подбежала к ней, чтобы расстегнуть ей платье. Но миледи вдруг встала и сказала:
– Что тебе нужно и зачем ты поднимаешь на меня руку?
– Я думала, что вам дурно, сударыня, и хотела помочь вам, – отвечала служанка, испуганная страшным выражением лица своей госпожи.
– Мне дурно? мне? За какую же бабенку ты меня принимаешь? Когда меня оскорбляют, мне не бывает дурно; я тогда мщу, слышишь ли?
Она сделала Кетти знак, чтобы она вышла.
Вечером миледи отдала приказание ввести д’Артаньяна тотчас же, как он явится, по обыкновению. Но он не пришел.
На другой день Кетти снова виделась с д’Артаньяном и рассказала ему обо всем, случившемся накануне. Д’Артаньян улыбнулся; этот ревнивый гнев миледи был его мщением.
Вечером миледи была еще нетерпеливее, чем накануне и возобновила приказание относительно гасконца; но она ожидала его напрасно, как и накануне.