Все приключения мушкетеров - Страница 113

113

На другой день Кетти явилась к д’Артаньяну, но в этот раз она не была так весела и шутлива как в предыдущие дни, а напротив, смертельно скучна.

Д’Артаньян спросил ее, что с нею случилось; вместо ответа она вынула из кармана письмо и подала ему.

Это письмо было написано рукою миледи; но в этот раз оно было адресовано на имя д’Артаньяна, а не де Варда.

Он распечатал его и прочитал следующее:

...

«Любезный д’Артаньян, нехорошо быть так невнимательным к друзьям своим, особенно в то время, когда предстоит долгая разлука с ними. Зять мой и я ждали вас напрасно вчера и третьего дня. Неужели сегодня вечером будет то же?
Признательная вам

– Так и есть, я этого ожидал, – сказал д’Артаньян, – мой кредит возрастает настолько же, насколько падает кредит графа де Варда.

– Придете ли вы? – спросила Кетти.

– Послушай, любезное дитя, – сказал гасконец, старавшийся оправдать себя перед самим собой в том, что, что не исполнил обещания, данного Атосу; – ты понимаешь, что было бы невежливо не прийти на такое приглашение. Миледи, не видя меня, не поняла бы причины прекращения моих посещений; она могла бы подозревать что-нибудь дурное, а когда женщина с таким характером как у нее, захочет мстить, то она способна на все.

– О, Боже мой! – сказала Кетти, – вы умеете представить вещи в таком виде, что всегда останетесь правым. Но вы опять будете ухаживать за ней и если вы понравитесь ей под вашим настоящим именем, то это будет еще хуже, чем прежде.

Бедная девушка инстинктивно предугадывала то, что и действительно случилось.

Д’Артаньян разуверял ее, сколько мог и обещал оставаться нечувствительным к обольщениям миледи.

Он велел передать ей, что он благодарен ей как нельзя более, за ее доброту и явится по ее приказанию. Он не осмелился писать ей из опасения, что не сумеет скрыть своего почерка от такого опытного глаза.

Ровно в девять часов д’Артаньян был на Королевской площади. Очевидно было, что слуги, ожидавшие в передней, были предупреждены, потому что как только д’Артаньян явился, прежде чем он успел спросить, можно ли видеть миледи, один из них побежал доложить о нем.

– Просите, – сказала миледи отрывисто, но таким пронзительным голосом, что д’Артаньян услышал его из передней.

Он вошел.

– Меня ни для кого нет дома, – сказала миледи; – слышите ли, ни для кого.

Слуга вышел.

Д’Артаньян с любопытством посмотрел на миледи; она была бледна, глаза были красны от слез или бессонницы. Число свеч было с намерением уменьшено, и все-таки она не могла скрыть следов лихорадки, владевшей ею два дня тому назад.

Д’Артаньян подошел к ней с обыкновенною любезностью. Она сделала над собой чрезвычайное усилие, чтобы принять его, и как она ни была озабочена, но встретила его с самою любезною улыбкой.

На вопрос д’Артаньяна о ее здоровье она отвечала:

– Нехорошо, очень нехорошо.

– Но в таком случае, – сказал д’Артаньян, – я пришел некстати. Вам, конечно, нужно спокойствие, я уйду.

– Нет, – сказала миледи, – напротив, останьтесь, д’Артаньян, ваша приятная беседа развлечет меня.

«Ого! – подумал д’Артаньян; – она никогда не была так любезна, надо быть осторожным».

Миледи приняла самый дружеский тон и старалась придать сколько возможно живости разговору. Но в это время лихорадка, оставившая ее на минуту, возвратила снова блеск глазам ее, румянец щекам и розовый цвет губам. Д’Артаньян увидел опять сирену, очаровавшую его своими прелестями. Ему казалось, что любовь его угасла, но она была только в усыплении и пробудилась в его сердце. Миледи улыбнулась и д’Артаньян чувствовал, что готов был отдать жизнь за эту улыбку.

Была минута, в которую он почувствовал как будто угрызение совести.

Мало-помалу миледи сделалась пообщительнее.

Она спросила д’Артаньяна, есть ли у него любовница.

– Увы! – сказал д’Артаньян самым страстным голосом. – Как вы можете предлагать мне такой жесткий вопрос? С тех пор, как я увидел вас, я дышу только вами и для вас.

Миледи сделала странную улыбку.

– Так вы любите меня? – сказала она.

– Нужно ли говорить об этом, разве вы сами этого не заметили?

– Да, но вы знаете, чем больше в сердце гордости, тем труднее оно сдается.

– О! Трудности не пугают меня, – сказал д’Артаньян. – Я страшусь только невозможного.

– Нет ничего невозможного для истинной любви, – сказала миледи.

– Ничего?

– Ничего, – отвечала миледи.

«Черт возьми, – подумал д’Артаньян, – дело принимает другой оборот. Неужели эта капризная женщина влюбилась в меня и не расположена ли она дать мне сапфир, похожий на тот, который был дан де Варду?»

Д’Артаньян с живостью придвинул свой стул к креслу миледи.

– Посмотрим, – сказала миледи, – что вы сделаете, чтобы доказать вашу любовь?

– Все, чего бы вы от меня ни потребовали. Приказывайте, я готов повиноваться вам.

– Во всем?

– Во всем! – сказал д’Артаньян, знавший вперед, что немногим рискует при этом.

– Если так, поговорим, – сказала миледи, придвигая в свою очередь кресла к стулу д’Артаньяна.

– Я слушаю, – сказал он.

Миледи с минуту как будто оставалась в нерешимости; потом сказала:

– У меня есть враг.

– У вас! – сказал д’Артаньян, притворясь удивленным. – Возможно ли это, Боже мой? Вы так прекрасны и добры!

– Смертельный враг.

– В самом деле?

– Враг, оскорбивший меня так жестоко, что между нами война насмерть. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

Д’Артаньян тотчас понял, чего добивалось это мстительное создание.

113