Мушкетеры, любившие комфорт, принесли стулья для себя и для Атоса. Все трое сели, наклонили головы и начали прислушиваться.
– Вы поедете в Лондон, – продолжал кардинал, – увидитесь там с Бокингемом.
– Позвольте заметить вашей эминенции, – сказала миледи, – что после происшествия с бриллиантовыми наконечниками, в котором герцог подозревает меня, он мне не доверяет.
– Но на этот раз, – сказал кардинал, – вы и не нуждаетесь в его доверии; вы явитесь к нему просто для переговоров.
– Просто, – повторила миледи с выражением лукавства.
– Да, просто, – повторил кардинал тем же голосом. – Эти переговоры должны быть ведены открыто.
– Я буквально последую вашим наставлениям и ожидаю их.
– Вы явитесь к Бокингему от моего имени и скажете ему, что мне известны все его приготовления, но что я о них вовсе не беспокоюсь, потому что при первом его движении я погублю королеву.
– Поверит ли он, что вы в состоянии привести в исполнение эти угрозы?
– Да, у меня есть тому доказательства.
– Могу ли я представить ему эти доказательства?
– Без сомнения. Вы скажете ему, что я опубликую донесение Боа-Робера и маркиза де Ботрю о свидании герцога с королевой у жены коннетабля вечером во время маскарада. Чтобы он в этом не сомневался, вы скажете ему, что он был там в костюме Великого Могола, который хотел надеть де Гиз, но герцог купил у него этот костюм за три тысячи пистолей.
– Хорошо.
– Я знаю все подробности о том, как он был ночью во дворце в костюме итальянского предсказателя. Чтобы он не сомневался в верности моих сведений, вы скажете ему, что у него под плащом было белое платье, усеянное черными блестками, мертвыми головами и костями, потому что в случае, если бы его узнали, он должен был превратиться в белую даму, которая, как всем известно, всегда является привидением в Лувре перед каким-нибудь важным событием.
– Все?
– Скажите ему еще, что мне известны все подробности приключения в Амьене, что я велю составить из него маленький интересный роман, с планом сада и портретами главных действующих лиц этой ночной сцены.
– Я скажу ему это.
– Скажите ему еще, что Монтегю в моей власти, что он в Бастилии, что хотя при нем не нашли никакого письма, но что пытка может заставить его сказать все, что он знает и даже… то, чего он не знает.
– Прекрасно.
– Наконец прибавьте, что при отъезде с острова Ре герцог в поспешности забыл в своей квартире известное ему письмо г-жи де Шеврёз, которое очень компрометирует королеву, доказывая, что она не только может любить врагов короля, но даже находиться в заговоре с врагами Франции. Запомните ли вы хорошо все, что я вам сказал?
– Скажите, все ли я помню: бал у жены коннетабля; ночь в Лувре; вечер в Амьене; арест Монтегю; письмо госпожи де-Шеврёз.
– Так, так, – сказал кардинал, – у вас прекрасная намять, миледи.
– Но, – отвечала она на этот лестный комплимент, – если, несмотря на все эти доводы, герцог не сдастся, и будет по-прежнему угрожать Франции?
– Герцог влюблен до безумия, – сказал язвительно Ришелье. – Он, как древний паладин, начал эту войну только для того, чтобы заслужить ласковый взгляд своей возлюбленной. Если он узнает, что эта война стоит чести, а может быть, и свободы даме его мыслей, как он выражается, ручаюсь вам, что он не оставит этого без внимания.
– А если он все-таки, – сказала миледи с настойчивостью, – будет упорствовать?
– Если он будет упорствовать, – сказал кардинал. – Это невероятно.
– Это возможно, – сказала миледи.
– Если он будет упорствовать!.. Я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют государственный порядок.
– Если бы вы указали мне в истории на какое-нибудь подобное событие, – сказала миледи, – может быть, я разделяла бы вашу уверенность в будущем.
– Вот вам пример, – сказал Ришелье. – Когда в 1610 году блаженной памяти король Генрих IV, побуждаемый почти такими же причинами, как теперь герцог, напал вдруг на Фландрию и Италию, чтобы поразить Австрию с двух сторон, не случилось ли происшествия, которое спасло Австрию? Отчего бы королю Франции не быть также счастливым как был император?
– Вы говорите об ударе ножа на улице Железного ряда?
– Именно, – сказал кардинал.
– Но вы не боитесь, что казнь Равальяка напугает тех, кому пришла бы в голову мысль подражать ему?
– Во все времена и во всех странах, и особенно в тех, где есть религиозные раздоры, найдутся фанатики, готовые сделаться мучениками. Именно теперь пуритане озлоблены против герцога Бокингема и проповедники их называют его антихристом.
– Так что же? – спросила миледи.
– То, – отвечал равнодушно кардинал, – что нужно бы только найти, например, женщину красивую, молодую и ловкую, которая искала бы случая отомстить герцогу за себя. Подобную женщину можно найти: герцог человек светский; и хотя он во многих возбуждал любовь клятвами в вечном постоянстве, но он нажил много врагов своими вечными изменами.
– Без сомнения, – сказала хладнокровно миледи, – подобную женщину можно найти.
– Подобная женщина, вложа в руки какого-нибудь фанатика нож Жака Клемента или Равальяка, спасла бы Францию.
– Да, но она была бы сообщницей убийства.
– А разве кто-нибудь знает союзников Равальяка или Жака Клемента?
– Нет; но может быть это потому, что они стали так высоко, что никто не осмелился подозревать их; не для всякого сожгли бы палату юстиции.
– А вы думаете, что пожар в палате юстиции произошел не случайно? – спросил Ришелье равнодушно.
– Я ничего не думаю, отвечала миледи. – Я привожу только факт. Я говорю только, что если б я была г-жа де Монпансье или королева Мария Медичи, то не принимала бы столько предосторожностей, как теперь, называясь просто леди Клерик.