Все приключения мушкетеров - Страница 165

165

Миледи заметила смущение его; она понимала, что кровь его кипит, волнуемая противоположными страстями, и подобно искусному генералу, который, видя, что приятель готов отступить, нападает на него с победными криками, она встала, прекрасная как древняя жрица, с поднятою рукой, с открытою шеей, с распущенными волосами, стыдливо придерживая платье на груди, с огнем во взгляде, помутившим уже разум молодого пуританина, подошла к нему и громко запела своим приятным голосом, которому умела при случае придавать особенное выражение.

Фельтон стоял под влиянием этой песни будто окаменелый.

– Кто вы, кто вы? – вскричал он, сложа руки; – посланница ли Божия, или служитель ада, ангел или демон, Елоя или Астарте?

– Разве ты не узнал меня, Фельтон? Я не ангел и не демон; я дочь земли, сестра твоя по вере.

– Да, да, – сказал Фельтон, – я все еще сомневался, но теперь верю.

– Ты веришь, а несмотря на то, ты сообщник того сына Белиала, которого зовут лордом Винтером. Ты веришь, а несмотря на то, оставляешь меня в руках врагов моих, в руках врага Англии и веры? Ты веришь и между тем предаешь меня тому, который наполняет и оскверняет свет своею ересью и развратом; этому наглому Сарданапалу, которого ослепленные называют герцогом Бокингемом, а верующие антихристом.

– Я вас предаю Бокингему! я! что вы говорите?

– У них есть глаза, – сказала миледи, – они не увидят; у них есть уши, и они – не услышат.

– Да, да, – сказал Фельтон, проводя рукой по лбу, как будто для того, чтоб уничтожить последнее сомнение, – да, я узнаю голос, говоривший мне во сне; да, я узнаю черты ангела, который является мне каждую ночь и говорит: Спаси Англию, спаси самого себя. Говорите, говорите! – вскричал Фельтон. – теперь я могу понимать вас.

Ужасная радость быстро, как молния, сверкнула в глазах миледи.

Как ни мимолетна была эта искра зверской радости, Фельтон заметил ее и вздрогнул, как будто при этом свет заглянул в бездну сердца этой женщины.

Фельтон вдруг припомнил предупреждения лорда Винтера, обольщения миледи, первые попытки ее по приезде; он отступил назад и опустил голову, не переставая смотреть на нее; как будто обвороженный этим странным созданием, он не мог отвести от нее глаз.

Миледи тотчас поняла причину этой нерешимости. Несмотря на видимое волнение, ледяное хладнокровие ее не покидало ее.

Прежде чем Фельтон успел ответить и тем заставить ее продолжать этот разговор, который трудно было уже поддерживать в том же восторженном тоне, она опустила руки, как будто женская слабость взяла верх над энтузиазмом вдохновения.

Нет, – сказала она, – не мне быть Юдифью, которая освободит Бетулию от этого Олоферна. Меч судьбы слишком тяжел для руки моей. Дайте же мне избегнуть бесчестия смертью, позвольте мне искать спасения в мученичестве. Я не прошу у вас ни свободы, как бы сделала виновная, ни мщения, как язычница. Дайте мне только умереть – я прошу вас, умоляю вас на коленях; дайте мне умереть, и мой последний вздох будет благословлять моего избавителя.

При звуках этого нежного, умоляющего голоса, при виде этого робкого и печального взгляда Фельтон снова подошел. Мало-помалу обольстительница снова окружила себя очарованием, действие которого она могла усиливать и уменьшать по произволу; эта волшебная сила ее заключалась в красоте, смирении, слезах и в особенности в неотразимой прелести таинственного сладострастия, увлекательного самою таинственностью.

– К несчастью, – сказал Фельтон, – я могу только сожалеть о вас, если вы докажете мне, что вы жертва! Но лорд Винтер взводит на вас ужасные обвинения. Вы христианка, вы сестра моя по вере; я чувствую влечение к вам; я никогда не любил никого, кроме моего благодетеля и встречал в жизни только изменников и нечестивых. Но вы, несмотря на то, что так прекрасны и, по-видимому, так беспорочны, вы верно совершили преступление, что лорд Винтер так преследует вас.

– У них есть глаза, – повторила миледи с невыразимою печалью, – и они не увидят; у них есть уши, и они не услышат.

– В таком случае говорите же! сказал офицер.

– Доверить вам позор? – сказала миледи с румянцем стыдливости; – часто бывает, что преступление одного покрывает стыдом другого; мне, женщине, доверить мой позор вам, мужчине! – Продолжала она, стыдливо закрывая рукой свои прекрасные глаза; – о, никогда! никогда! я не могу.

– Мне, брату! – сказал Фельтон.

Миледи долго смотрела на него с выражением, которое он принял за колебание, но которое, в самом деле, было только наблюдение и желание очаровать.

Фельтон сложил руки с умоляющим видом.

– Хорошо, – сказала миледи, – я решусь ввериться брату.

В эту минуту послышались шаги лорда Винтера; но на этот раз страшный зять миледи не прошел мимо двери; он остановился, сказал несколько слов часовому, потом отворил дверь и вошел.

Во время краткого разговора его с часовым, Фельтон быстро отошел от миледи и когда вошел лорд Винтер, он был уже в нескольких шагах от нее.

Барон вошел медленно и окинул испытующим взором пленницу и офицера.

– Вы давно уже здесь, Джон, – сказал он! – Не рассказывала ли вам эта женщина о своих преступлениях? в таком случае очень понятно, что разговор ваш был продолжителен.

Фельтон вздрогнул; миледи поняла, что она погибла, если не подоспеет на помощь смущенному пуританину.

– А! вы боитесь, чтоб от вас не ускользнула ваша пленница, – сказала она: – спросите же вашего достойного тюремщика, о какой милости я просила сейчас его.

– Вы просили о милости? – сказал подозрительный барон.

165