Это был Арман-Жан Дюплесси, кардинал Ришельё, не такой как его обыкновенно изображают, разбитый как старик, страдающий как мученик, с расслабленным телом, глухим голосом, погруженный в большое кресло, как в преждевременную могилу, существующий только силою своего гения и поддерживающий борьбу с Европой только неутомимым трудом мысли; но такой, каким он действительно был в то время, то есть ловкий и любезный кавалер, уже слабый телом, но поддерживаемый моральною силой, делавшею его одним из самых необыкновенных людей, когда-либо существовавших; готовящийся, наконец, после поддержки герцога Невера в Мантуе, после взятия Нима, Кастры и Иозеса, к изгнанию Англичан с острова Ре и к осаде ла-Рошели.
С первого взгляда ничто в нем не обозначало кардинала, и тем, кто не знал его в лицо, невозможно было угадать, перед кем они находились.
Бедный лавочник стоял у дверей, между тем как глаза описанной нами особы устремились на него и, казалось, хотели проникнуть глубину его мысли.
– Это и есть Бонасиё? спросил он после минутного молчания.
– Точно так, отвечал офицер.
– Хорошо, дайте мне вот эти бумаги и оставьте нас.
Офицер взял со стола указанные бумаги, подал их и, поклонившись до земли, вышел.
Бонасиё узнал, что бумаги эти были допросы его в Бастилии. По временам стоявший у камина кардинал отводил глаза от бумаги и устремлял на бедного лавочника такие проницательные взгляды, как будто хотел проникнуть в глубину души его. После десятиминутного чтения и десяти секунд наблюдения, кардинал все понял.
«Эта голова никогда не участвовала в заговоре, сказал он про себя, – но все равно, все таки посмотрим».
– Вы обвинены в государственной измене, сказал протяжно кардинал.
– Это мне уже говорили, сказал Бонасиё, – но клянусь вам, что я об этом ничего не знал.
Кардинал скрыл улыбку.
– Вы были в заговоре с женой вашей, с г-жей де-Шеврёз и с герцогом Бокингемом.
– Действительно, я слышал от нее все эти имена.
– По какому случаю?
– Она говорила, что кардинал Ришельё привлек герцога Бокингема в Париж, чтобы погубить его и королеву.
– Она это говорила? спросил кардинал с гневом.
– Да; но я сказал ей, что глупо говорить подобные вещи, и что кардинал неспособен…
– Молчите, вы глупы, сказал кардинал.
– То же самое говорила мне и жена.
– Знаете ли вы, кто похитил жену вашу?
– Нет.
– Но вы имеете подозрения?
– Да; но эти подозрения, кажется, не понравились г. комиссару, и я не подозреваю уже никого.
– Ваша жена убежала; знаете ли вы об этом?
– Нет, я узнал об этом только в тюрьме от г. комиссара, человека очень любезного.
Кардинал вторично скрыл улыбку.
– Так вы не знаете, что сталось с женой вашей после бегства?
– Решительно не знаю; но она должна была возвратиться в Лувр.
– В час пополудни ее еще там не было.
– Ах, Боже мой! но что же с нею случилось?
– Будьте спокойны, об этом узнают; от кардинала ничто не скроется; он все знает.
– В таком случае, разве вы думаете, что кардинал согласится сказать мне, что сделалось с моею женой.
– Может быть, но надобно прежде, чтобы вы признались во всем что вам известно об отношениях жены вашей к г-же де-Шеврёз.
– Но я ничего не знаю и никогда не видал ее.
– Когда вы ходили за женой в Лувр, возвращалась ли она всегда прямо домой?
– Почти никогда, она имела дела с продавцами полотна, к которым я провожал ее.
– Сколько же было продавцов полотна?
– Двое.
– Где они живут?
– Один в улице Вожирар, другой в улице Ля-Гарп.
– Заходили вы к ним с нею вместе?
– Никогда: я дожидался ее у ворот.
– Под каким же предлогом она заходила одна?
– Она ничего мне не говорила; приказывала мне ждать ее, и я ждал.
– Вы снисходительный муж, любезный мой г. Бонасиё, сказал кардинал.
«Он называет меня своим любезным господином, подумал лавочник. – Дела идут хорошо».
– Можете ли вы указать те ворота?
– Да.
– Вы знаете нумера?
– Да.
– Назовите их.
– № 25 в улице Вожирар и № 75 в улице Ля-Гарп.
– Хорошо, сказал кардинал.
При этих словах он взял серебряный колокольчик и позвонил; офицер вошел.
– Позовите ко мне Рошфора, сказал он вполголоса; – чтоб он явился сейчас же, если он дома.
– Граф здесь, сказал офицер, – и настоятельно просит позволения говорить с вашею эминенцией.
– Пусть же он войдет, сказал с живостью Ришельё.
Офицер бросился из комнаты с быстротою, с какою обыкновенно исполнялись все приказания кардинала.
«С вашею эминенцией!» бормотал Бонасиё, озираясь дико кругом.
Не прошло пяти секунд после ухода офицера, как дверь отворилась и вошло новое лицо.
– Это он! сказал Бонасиё.
– Кто он? спросил кардинал.
– Тот, который похитил жену мою.
Кардинал позвонил снова. Офицер явился.
– Отдайте этого человека в руки двоих стражей; пусть он ждет, когда я снова позову его.
– Нет, нет, это не он! сказал Бонасиё, – нет, я ошибся; это был другой, совсем непохожий на этого. Этот господин – честный человек.
– Уведите этого глупца! сказал кардинал.
Офицер взял Бонасиё под руку и отвел его в переднюю, где были двое стражей.
Рошфор с нетерпением следил глазами за Бонасиё до тех пор, пока он вышел, и как только затворилась за ним дверь, он быстро подошел к кардиналу и сказал:
– Они виделись.
– Кто?
– Она и он.
– Королева и герцог? сказал Ришельё.
– Да.
– Где же?
– В Лувре.
– Вы уверены?
– Совершенно уверен.
– Кто вам сказал?
– Г-жа де-Ляннуа, которая, как вам известно, совершенно предана вам.