– Зачем же она не сказала раньше?
– Королева случайно или по недоверчивости приказала г-же де-Сюржи спать в своей комнате и удержала ее у себя на целый день.
– Хорошо, мы побеждены. Постараемся поправить дело.
– Я всею душой готов помогать вам, будьте спокойны.
– Как это случилось?
– В половине первого королева была с своими придворными дамами.
– Где?
– В своей спальне.
– Ну?…
– Ей принесли платок от дамы, заведывающей ее бельем.
– Потом?
– Королева тотчас обнаружила сильное волнение, и несмотря на румяна, покрывавшие лицо ее, побледнела.
– Потом? Потом?
– Несмотря на то, она встала и сказала своим дамам взволнованным голосом: «подождите меня, через десять минут я приду». Она отворила дверь алькова и вышла.
– Отчего г-жа де-Ляннуа не пришла в ту же минуту предупредить вас?
– Еще ничего не было известно наверное, притом же королева сказала: «подождите меня,» – и она не смела ослушаться королевы.
– Сколько времени королевы не было в комнате?
– Три четверти часа.
– Ни одна из дам не сопровождала ее?
– Только донеа Естефана.
– Потом она возвратилась?
– Да, для того только чтобы взять ящичек розового дерева с ее вензелем, и тотчас же вышла.
– А когда она возвратилась, принесла ли она этот ящик назад?
– Нет.
– Знает ли г-жа де-Ляннуа что было в этом ящике?
– Да: бриллиантовые эксельбантные наконечники, подаренные королеве его величеством.
– И она пришла без ящика?
– Да.
– Полагает ли г-жа де-Ляннуа, что она отдала их Бокингему?
– Она в том уверена.
– Почему?
– На другой день г-жа де-Ляннуа, имеющая обязанность наблюдать за туалетом королевы, искала этого ящичка, показала вид, что беспокоится и, не находя его, наконец спросила о нем королеву.
– И королева?…
– Королева очень покраснела и отвечала, что накануне изломала один из наконечников и послала к ювелиру починить.
– Надобно пойти узнать правда ли это?
– Я уже ходил.
– Ну, что же сказал ювелир?
– Он ничего не слыхал об этом.
– Хорошо! Хорошо, Рошфор! не все еще потеряно, и может быть… может быть, все к лучшему.
– Дело в том, что я не сомневаюсь, чтобы гений ваш…
– Не придумал, как поправить глупость своего агента, не так ли?
– Если бы вы позволили мне окончить фразу, я сказал бы то же самое.
– Знаете ли вы, где скрывались герцогиня де-Шеврёз и герцог Бокингем?
– Нет, люди мои не могли сказать ничего положительного об этом.
– А я знаю.
– Вы?
– Да, или по крайней мере я так думаю. Они были один в улице Вожирар № 25, другой в улице Ля-Гарп № 75.
– Угодно ли вам, чтоб я арестовал их обоих?
– Теперь уже поздно: они наверно уехали.
– Все равно, можно справиться.
– Возьмите десять человек из моих гвардейцев и обыщите оба дома.
– Иду.
И Рошфор бросился вон из комнаты.
Оставшись один, кардинал подумал с минуту и позвонил в третий раз.
– Тот же офицер явился.
– Приведите пленника, сказал кардинал.
Снова привели Бонасиё; по знаку кардинала офицер удалился.
– Вы меня обманули, строго сказал кардинал.
– Я! я обманул вашу эминенцию! сказал Бонасиё.
– Ваша жена ходила не к продавцам полотна в улицы Вожирар и Ля-Гарп.
– Боже праведный, к кому же она ходила?
– Она ходила к герцогине де-Шеврёз и герцогу Бокингему.
– Да, сказал Бонасиё, припоминая, – вы правы. Я несколько раз говорил жене, что это удивительно, что продавцы полотна живут в таких домах, где нет и вывесок, и жена каждый раз смеялась. Ах! сказал Бонасиё, бросаясь к ногам кардинала, – вы действительно кардинал, великий кардинал, гениальный человек, которого все уважают.
Как ни ничтожно было торжество, одержанное над таким простым человеком, каков был Бонасиё, кардинал все-таки насладился им минуту; потом сейчас же, как будто в уме его промелькнула новая мысль, на губах его появилась улыбка и, протягивая руку лавочнику, он сказал:
– Встаньте, друг мой, вы честный малый.
– Кардинал дотронулся до моей руки! Я дотронулся до руки великого человека! вскричал Бонасиё. – Великий человек назвал меня своим другом!
– Да, друг мой, да! сказал кардинал отеческим тоном, который он иногда принимал, но которым он обманывал только тех, кто не знал его. – Так как вас подозревали напрасно, следовательно вам нужно удовлетворение, то возьмите этот кошелек, с сотнею пистолей, и извините меня.
– Мне извинить вас! сказал Бонасиё. не решаясь взять кошелек, вероятно опасаясь, что этот предлагаемый подарок только шутка. – Но вы могли арестовать меня, вы можете подвергнуть меня пытке, повесить меня, вы властелин, я не смел бы сказать ни слова. Вас извинить! Помилуйте, что вы говорите!
– Ах, любезный мой Бонасиё, я вижу вы великодушны, и благодарю вас за это. Итак, вы возьмете этот кошелек и уйдете не совсем недовольным.
– Я ухожу в восторге.
– Прощайте же, или, лучше сказать, до свидания, потому что я надеюсь, что мы увидимся.
– Когда вам будет угодно; я всегда готов к вашим услугам.
– Будьте спокойны, мы будем часто видеться, потому что я нахожу чрезвычайное удовольствие в вашей беседе.
– О! ваша эминенция!
– До свидания, г. Бонасиё, до свидания.
Кардинал сделал ему знак рукой, на который Бонасиё отвечал поклоном до земли и вышел, пятясь назад. Когда он проходил чрез переднюю, то кардинал слышал, как он с восторгом кричал: да здравствует его эминенция! да здравствует великий кардинал! Кардинал выслушал с улыбкой восторженное излияние чувств Бонасиё, потом, когда крики его постепенно исчезли вдали, он сказал: