Хотя супруги не виделись восемь дней и в эту неделю с каждым из них случились важные происшествия, но они встретились с каким-то предубеждением; впрочем Бонасиё обнаружил истинную радость и встретил жену с открытыми объятиями.
Она подставила ему лоб.
– Поговорим немножко, сказала она.
– Как? спросил удивленный Бонасиё.
– Да, мне нужно поговорить с вами о весьма важном деле.
– Да и мне нужно сделать вам несколько довольно серьезных вопросов. Объясните мне пожалуйста сколько-нибудь историю вашего похищения.
– Теперь совсем не о том речь, сказала Бонасиё.
– А о чем же? о моем заключении?
– Я узнала о нем в тот же день; но как вы не были виноваты ни в чем, даже ни в какой интриге, и как ни вы, ни кто другой не знали, за что вы были арестованы, то я не придавала этому происшествию больше важности чем оно заслуживало.
– Вы об этом очень легко говорите, возразил Бонасиё, оскорбленный недостатком участия к себе жены; знаете ли, что я на сутки был заключен в Бастилию?
– Сутки прошли скоро, и потому не будем говорить о вашем заключении, а обратимся к тому, что привело меня сюда.
– Как? что привело вас ко мне! Разве это не желание увидеться с мужем, с которым вы были разлучены восемь дней? спросил торговец, задетый за живое.
– Во-первых, оно, а потом другое дело.
– Говорите!
– Дело величайшей важности, от которого, может быть, зависит наше будущее счастье.
– Наше счастье очень переменилось с тех пор, как я вас видел, и я не удивляюсь, если через несколько месяцев многие будут нам завидовать.
– Да, особенно если вы последуете наставлениям, которые я вам дам.
– Мне?
– Да, вам. Нужно сделать доброе и святое дело и в то же время выиграть много денег.
Бонасиё знала, что, говоря мужу о деньгах, она задевала его слабую струну.
Но человек, хотя бы это был торговец, поговорив десять минут с кардиналом Ришельё, делался совсем другим человеком.
– Выиграть много денег? сказал Бонасиё с легкой улыбкой.
– Да, много.
– А сколько, около?
– Может быть, тысячу пистолей.
– По этому дело, о котором вы хотите со мной говорить, очень важно?
– Да.
– Что же нужно сделать?
– Вы поедете тотчас; я дам вам бумагу, которую вы ни под каким предлогом не выпустите из рук и отдадите по адресу в собственные руки.
– А куда я поеду?
– В Лондон.
– Я, в Лондон! Да вы шутите; мне нечего делать в Лондоне.
– Но другим нужно чтобы вы туда ехали.
– Кто эти другие? Я предупреждаю вас, что я ничего больше не буду делать наобум и что я хочу знать, не только чем, но и для кого я рискую.
– Знатная особа посылает вас и знатная особа вас ожидает; вознаграждение превзойдет ваши желания; вот все что я могу вам обещать.
– Опять интрига! все интриги! Благодарю, теперь я им не верю, и кардинал вразумил меня насчет их.
– Кардинал! вскричала Бонасиё. – Вы видели кардинала?
– Он позвал меня, отвечал гордо торговец.
– И вы были так неблагоразумны, что пошли по его приглашению.
– Я должен сказать вам, что не от меня зависело пойти или не пойти, потому что меня вели два солдата. Правду сказать, что как я тогда не знал кардинала, то был бы очень рад, если бы мог отделаться от этого визита.
– Что же, он бранил вас, делал вам угрозы?
– Он протянул мне руку и назвал меня своим другом, – своим другом, слышите ли, сударыня? Я друг великого кардинала!
– Великого кардинала!
– Не откажете ли вы ему в этом прозвании?
– Я не отказываю ему ни в чем, но скажу вам, что благосклонность министра непрочна, и что нужно быть безумным, чтобы привязаться к министру. Есть власти выше его, которые не зависят от каприза человека или от исхода какого-нибудь происшествия; к этим-то властям нужно привязываться.
– Очень жаль, что я не знаю другой власти кроме власти великого человека, которому я имею честь служить.
– Вы служите кардиналу?
– Да, сударыня, и как слуга его, я не позволю, чтобы вы увлекли меня в заговор против безопасности государства, и чтобы вы служили интригам женщины, у которой не французское, а испанское сердце. К счастью, бдительный взор великого кардинала наблюдает за всем и проникает в глубину сердец.
Бонасиё повторил слово в слово фразу, сказанную графом Рошфором; но бедная женщина, рассчитывавшая на своего мужа и в этой надежде отвечавшая за него королеве, пришла от этих слов в ужас как при виде опасности, в которую она попала, так и бессилия своего. Впрочем, зная слабость и особенно жадность своего мужа, она не отчаивалась добиться того что ей было нужно.
– А! вы кардиналист! вскричала она; вы служите партии тех, кто обижает вашу жену и оскорбляет вашу королеву.
– Частные интересы ничего не значат пред общественными. Я за тех, кто спасает государство, сказал с важностью Бонасиё.
Это было другое выражение графа Рошфора, которое он запомнил, и воспользовался случаем вставить в разговор.
– А знаете ли вы, что такое государство, о котором говорите? сказала Бонасиё, подымая плечи. Довольствуйтесь лучше званием мещанина без всякой хитрости и обратитесь в ту сторону, которая представляет вам больше выгод.
– А что вы скажете об этом, госпожа проповедница? сказал Бонасиё, ударяя по мешку, туго набитому серебром.
– Откуда эти деньги?
– Вы не угадываете?
– От кардинала?
– От него и от друга моего, графа Рошфора.
– От графа Рошфора, который меня похитил?
– Может быть.
– И вы принимаете деньги от этого человека!
– Ведь вы сказали мне, что это похищение чисто политическое?
– Да, но оно имело целью заставить меня изменить моей госпоже, вынудить из меня муками признания, которые могли подвергнуть опасности честь, а может быть, и жизнь августейшей госпожи моей.