Оба дворянина были крайне раздражены; они сделали большой переезд и умирали от голода и жажды.
– Но это варварство, кричали они на чистом французском языке, хотя с иностранным выговором, – что этот сумасшедший господин не позволяет пользоваться собственным вином. Мы выбьем дверь, и если он очень бешен, убьем его.
– Подождите, господа! сказал д’Артаньян, вынимая пистолеты из-за пояса; вы никого не убьете.
– Ничего, ничего, спокойно говорил за дверью Атос, – пустите их, этих головорезов, мы увидим.
Оба англичанина, хотя, казалось, и были храбры, но нерешительно взглянули друг на друга, как будто бы в погребе был один из тех голодных людоедов, гигантских героев народных легенд, в пещеры которых никто не входит безнаказанно.
Наступила минута молчания; но англичанам стыдно было отступать, и один из них, посмелее, спустился с лестницы в 5 или 6 ступеней и ударил ногой в дверь так, что затряслись стены.
– Планше, сказал д’Артаньян, заряжая свои пистолеты, – я беру на себя того, который вверху, а ты справляйся с другим. А, господа, вы хотите драться! хорошо, извольте!
– Боже мой! вскричал Атос, – кажется, я слышу голос д’Артаньяна!
– Действительно, мой друг, это я! закричал д’Артаньян.
– Это хорошо, сказал Атос, в таком случае мы обработаем этих господ, которые ломают двери.
Дворяне обнажили шпаги, но они были между двух огней и не решались действовать; однако гордость взяла верх и от второго удара ноги дверь затрещала во всю длину.
– Посторонись, д’Артаньян, кричал Атос, – посторонись, я выстрелю.
– Господа, сказал д’Артаньян, ничего не делавший без рассуждения, – господа, подумайте! Атос, подожди! сражение будет для вас невыгодно, мы вас прострелим как решето. Мы с лакеем сделаем три выстрела, столько же вы получите из погреба, потом мы будем действовать шпагами, и предупреждаю вас, что я и друг мой владеем ими недурно. Позвольте я обделаю и ваше дело, и свое. Даю вам слово, что вы сейчас получите вина.
– Если осталось еще, сказал насмешливо Атос.
У хозяина гостиницы пробежал мороз по всему телу.
– Как, если осталось! бормотал он.
– Черт возьми! как не остаться, прервал д’Артаньян; – будьте спокойны, неужели они вдвоем выпили весь погреб. Господа, вложите шпаги в ножны.
– Хорошо, а вы положите пистолеты за пояс.
– Охотно.
И д’Артаньян подал пример. Потом, обращаясь к Планше, он велел ему разрядить ружье.
Англичане, успокоившись, вложили шпаги в ножны. Им рассказали историю заключения в погреб Атоса, и так как они были хорошие люди, то они обвинили во всем хозяина гостиницы.
– Ну теперь, господа, сказал д’Артаньян, – ступайте в свою комнату, и я вам ручаюсь, что через десять минут вам принесут все что вам угодно.
Англичане поклонились и ушли.
– Теперь я один, любезный Атос, сказал д’Артаньян, – отворите же, пожалуйста.
– Сейчас, отвечал Атос.
Послышался стук отодвигаемых фашин и бревен; Атос сам уничтожал свои бастионы и конхрескарпы.
Дверь отворилась. и показалось бледное лицо Атоса, осматривавшего быстрым взглядом окрестность.
Д’Артаньян бросился ему на шею и нежно поцеловал его; потом он хотел вывести его из этого сырого жилища, и тут только заметил, что Атос нетвердо стоял на ногах.
– Вы ранены? спросил он его.
– Я? нисколько! я просто мертвецки пьян и больше ничего. Радуйся, хозяин, я на свою долю выпил по крайней мере полтораста бутылок.
– Помилосердуйте, сказал хозяин, – если ваш слуга выпил хоть половину этого, то я разорен.
– Гримо слуга из хорошего дома, он не позволит себе делать то же самое что я; он пил из бочки; кажется, он забыл заткнуть бочку; слышите! течет!
Д’Артаньян захохотал; хозяина бросило из холода в жар.
В это время вышел Гримо, с ружьем на плече; голова у него тряслась как у пьяных сатиров картин Рубенса. Он был весь испачкан в каком-то масле; хозяин тотчас заметил, что это было его лучшее оливковое масло.
Они все отправились через главную залу в лучшую комнату гостиницы, которую д’Артаньян занял силой.
Между тем хозяин и жена его со свечами бросились в погреб, куда вход был им так долго запрещен и где ожидало их ужасное зрелище.
За устроенными Атосом укреплениями, состоявшими из досок и пустых бочек, наваленных по всем правилам стратегического искусства, видны были в разных местах плавающие в лужах из масла и вина кости съеденных окороков; весь левый угол погреба покрыт был разбитыми бутылками; из одной бочки, с открытым краном, вытекали последние капли вина. Поле сражения представляло вид опустошения и смерти, как сказал один древний поэт.
Из пятидесяти висевших на балках сосисок едва оставался десяток.
Тогда плач и рыдание хозяина и хозяйки слышны были из-под сводов погреба; д’Артаньян был тронут; Атос не обратил ни малейшего внимания.
После минуты огорчения хозяин пришел в бешенство, вооружился вертелом и в отчаянии вбежал в комнату, где сидели два друга.
– Вина! сказал Атос, увидев хозяина.
– Вина! вскричал удивленный хозяин, – вина! но вы выпили у меня его больше чем на сто пистолей; я разорен; я пропал; я нищий.
– Что вы говорите, сказал Атос, – мы постоянно мучились жаждой.
– Если бы по крайней мере вы только пили, а то еще перебили все бутылки.
– Вы толкнули меня в кучу, которая развалилась. Сами виноваты.
– Все мое масло погибло!
– Масло прекрасный бальзам для ран, а бедный Гримо должен же был лечить раны, которые вы ему нанесли.
– Все мои сосиски съедены!
– В этом погребе пропасть крыс.
– Вы мне заплатите за все это, кричал хозяин в отчаянии.