– Ступайте вон, милостивый государь, – сказал Бокингем, – или я позову людей и велю посадить вас в кандалы.
– Вы никого не позовете, – сказал Фельтон, – став между герцогом и колокольчиком, стоявшим на столике, отделанном серебром; берегитесь, милорд, вы теперь в руках Божиих.
– Вы хотите сказать, в руках черта, – вскричал Бокингем, возвышая голос, чтобы его слышали из другой комнаты.
– Подпишите, милорд, подпишите освобождение леди Винтер, – сказал Фельтон, подавая герцогу бумагу.
– Это насилие вы смеетесь надо мной! Эй, Патрик!
– Подпишите, милорд!
– Никогда!
– Никогда?
– Эй, люди! – закричал герцог и в то же время схватил свою шпагу.
Но Фельтон не дал ему вынуть ее из ножен; он держал на груди нож, которым ранила себя миледи, и подскочил с ним к герцогу.
В это время Патрик вошел в залу, крича:
– Милорд, письмо из Франции.
– Из Франции! – вскричал Бокингем, забывая все при мысли об этом письме.
Фельтон воспользовался этою минутой и вонзил ему в бок нож до самой рукоятки.
– Изменник! – кричал Бокингем, – ты убил меня!..
– Убийство! – закричал Патрик.
Фельтон осмотрелся кругом и видя, что дверь была отворена, бросился в соседнюю комнату, где, как нам известно уже, ждали депутаты из ла Рошели, и пробежал через нее на лестницу; но на первой ступеньке встретил лорда Винтера, который, увидя его бледного, с испуганным видом, с кровью на руках и на лице, схватил его, крича:
– Я это знал; я догадался, но слишком поздно! о, я несчастный!
Фельтон не сопротивлялся. Лорд Винтер передал его стражам, которые, в ожидании дальнейших приказаний, отвели его на маленькую террасу над морем, Винтер бросился в кабинет Бокингема.
На крики герцога и Патрика человек, которого Фельтон встретил в передней, вбежал в кабинет.
Герцог лежал на софе, судорожно прижимая рукой рану.
– Лапорт, – сказал он слабым голосом, – Лапорт, ты от нее!
– Да, милорд, – отвечал верный слуга Анны Австрийской; – но, может быть, слишком поздно.
– Тише, Лапорт, вас могут услышать; Патрик, не впускай сюда никого, я не узнаю, что она велела мне сказать! Боже мой, я умираю!
II герцог лишился чувств.
Между тем лорд Винтер, депутаты, начальники экспедиции и приближенные офицеры Бокингема вошли в его кабинет; везде раздавались крики отчаяния. Новость, наполнявшая дворец стонами и плачем, быстро разнеслась по городу.
Пушечный выстрел возвестил, что произошло что-то новое и неожиданное.
Лорд Винтер рвал на себе волосы.
– Опоздал одною минутой! – кричал он; – о, Боже мой, какое несчастье!
Действительно, в семь часов утра ему сказали, что у одного из окон замка висела веревочная лестница; он тотчас побежал в комнату миледи и нашел, что комната была пуста, окно открыто и решетка перепилена; он вспомнил предостережение д’Артаньяна, переданное ему на словах слугою его, испугался за жизнь герцога, побежал в конюшню, вскочил на первую, попавшуюся ему лошадь, не оседлав ее, приехал во дворец герцога, побежал на лестницу и на первой ступени встретил Фельтона.
Однако герцог еще не умер; он пришел в чувство, открыл глаза, и надежда оживила сердца всех.
– Господа, – сказал он, – оставьте меня с Патриком и Лапортом. А, это Винтер! вы прислали ко мне сегодня утром сумасшедшего; посмотрите, что он со мною сделал!
– Милорд! – вскричал барон, – я никогда не прошу себе этого!
– И худо сделаешь, любезный Винтер, – сказал Бокингем, протягивая ему руку; – нет такого человека, который стоил бы, чтобы сожалеть о нем весь век; но прошу тебя, оставь нас.
Барон вышел, рыдая.
В кабинете остались только раненый герцог, Лапорт и Патрик.
Искали доктора, но не могли найти.
– Вы останетесь живы, милорд, вы не умрете, – повторял, стоя на коленях перед софою герцога, верный слуга Анны Австрийской.
– Что она пишет мне? – сказал Бокингем слабым голосом, истекая кровью и превозмогая страшную боль, чтобы поговорить о той, которую он любил; – что она пишет мне? Прочтите мне ее письмо.
– О, милорд, – сказал Лапорт.
– Прочти, Лапорт; разве ты не видишь, что мне нельзя терять времени.
Лапорт сломал печать, развернул письмо и держал его перед глазами герцога, но Бокингем не мог разобрать его.
– Читай, – сказал он; – читай, я ничего не вижу; читай! потому что скоро, может быть, я не буду и слышать, и умру, не узнав, что она мне писала.
Лапорт больше не возражал и прочел.
...«Милорд!
Умоляю вас все, что я перенесла через вас и для вас с тех пор как знаю вас, если вам дорого мое спокойствие, прекратите вооружения ваши против Франции и войну, о которой открыто говорят, что вера есть только предлог к ней, а потихоньку прибавляют, что настоящая причина ее есть любовь ваша ко мне. Эта война не только может произвести великие перевороты во Франции и в Англии, но может и вам, милорд, принести несчастье, в котором я никогда не утешусь.
Берегите свою жизнь, которой угрожает опасность и которая будет для меня драгоценна с той минуты, как я перестану видеть в вас неприятеля.
Бокингем собрал остаток сил своих; чтобы выслушать чтение этого письма, потом, как будто найдя в нем горькое разочарование, он спросил:
– Неужели вам не поручено ничего больше передать на словах мне, Лапорт.
– Да, милорд; королева поручила мне сказать вам, чтобы вы были осторожны, потому что до нее дошли слухи, что вас хотят убить.
– И больше ничего? спросил с нетерпением Бокингем.
– Она поручила мне еще сказать вам, что она любит вас по-прежнему.
– А, слава Богу! – сказал Бокингем: – она примет известие о моей смерти как смерти человека не совсем чужого ей.